Андрей предложил Глебу Гордееву учредить благотворительный фонд и получить на него лицензию на продажу медикаментов и медицинского оборудования. Препараты, распространяемые через врачей, стали появляться в аптеках, и приходилось снижать наценку. Трудно становилось подыскивать им замену, чтобы врачи могли свободно оперировать ценообразованием. Придуманная Гордеевым схема рано или поздно перестанет работать. Почему именно благотворительный фонд? Можно открыть обычную фирму, но общественную организацию тоже нужно держать про запас – мало ли, какая программа, они постоянно появляются.
В ответ на это предложение, высказанное спокойным тоном, Гордеев неожиданно озлился. Он раздражённо сказал, чтобы ему «не забивали голову ненужной информацией». Потом, метая бешеные взгляды, прибавил, что все эти идеи – фирмы, фонды – он уже давно продумал и отбросил, а Андрею только сейчас это приходит в голову.
- Не надо ничего придумывать, – попытался уговорить его Андрей, – не надо думать, особенно когда под это не заточена голова, надо брать и делать. Синельников собирает с народа деньги на образование – типа, их дети, когда повзрослеют, поступят в институт, и его «Интеллект-инвест» прекрасно на этом работает. Мы тоже можем взять какую-то там тему: уход за больными китами, отмывание пингвинов от мазута, или другую природную дичь, и обязательно найдём свою целевую аудиторию, будем осваивать бюджеты, и всё такое.
Но Гордеев, человек-плуг, не был любознателен, ему не подходило сравнение с губкой, которая жадно впитывает знания, его возможности для этого были ограничены, что-то уже впиталось, и больше уже не помещалось, и напитывание новым не могло происходить без ущерба для старого. И его приземленное воображение не представляло, как выбраться с перепаханного, оскудевшего поля на дорогу благополучия.
Он порекомендовал «жить своей жизнью», но если бы он сам следовал своим рекомендациям, то они наверняка бы вывели его на ту самую дорогу. Видя непонимание в крестьянских Глебовых глазах, Андрей был вынужден прекратить разговор об инновациях.
Ссора, казалось, забудется так же, как были забыты многие их столкновения и споры. Но почему-то эта короткая вспышка не прошла без следа, не забылась. Когда жизнь одного человека дружески сходится с жизнью второго, они, случается, ссорятся и бывают несправедливы в споре, и всё же взаимные обиды уходят без следа. Но если намечается внутреннее разделение между людьми, ещё не понимающими этого внутреннего разделения, то и случайное слово, мелкая небрежность в отношениях превращается в остриё, смертельное для дружбы.
И часто внутреннее расхождение лежит так глубоко, что никогда не выходит на свет, никогда не осознаётся людьми. Пустой, шумный спор, сорвавшееся недоброе слово кажутся им тогда роковой причиной, погубившей товарищество.
Глеб Гордеев всегда казался странным, чудаковатым, многие подтрунивали над ним. Андрей не принимал близко к сердцу эти странности, смотрел на них сквозь пальцы. Для него было главное то, что Гордеев – деловой человек, и обеспечивает успешную работу бизнес-схемы, и какое значение может иметь внешний антураж. Сколько их – корректных, трудолюбивых, честолюбивых, приятных, ничтожных, бесполезных людей.
И вот мелкая стычка подвела черту под их партнёрством. Андрей стал замечать, что Гордеев свободно оперирует общими деньгами – тратит на увеселительные мероприятия, берёт на строительство дачного домика. Говорил, что «потом рассчитаемся, вычтем мои расходы из моей доли», но когда наступало это «потом», забывал, сколько взял денег, обвинял Андрея в приписках.
Недоразумения случались и раньше. Бывая в командировках, Гордеев устраивал масштабные кутежи, и под воздействием расширяющих границы воображения напитков забывал об их стоимости. Потом, при подведении итогов, он удивлялся, когда ему называли цифры, часто спорил, спрашивал, откуда они взялись. Но эти споры неизменно заканчивались извинениями, братанием.
Теперь всё стало по-другому, Гордеев переменился. Споры не заканчивались примирением, партнёры расходились, затаив подозрения.
Как-то раз позвонил врач из анонимного кабинета Центрального КВД и сделал заявку. Андрей привёз товар и попросил рассчитаться за проданное. Врач ответил, что деньги отданы Гордееву на прошлой неделе, посетовал, что ему был продиктован заказ, но товар не привезли даже после повторного напоминания. Пришлось перезванивать Андрею. Это было подозрительно – Гордеев ничего не сказал об этих деньгах, тем более странно – оставил без товара одну из самых прибыльных точек. Что оставалось делать? Извиниться и уехать.
Ситуация повторилась с другими клиентами. Становилось ясно: Гордеев вытаскивает деньги. Находясь в командировке в Астрахани по своей официальной работе, Андрей объехал связанных по бизнесу врачей КВД и женских консультаций. Оказалось, что за неделю до этого – втайне от него – их уже обошёл Гордеев, забрал деньги, а товар не оставил.
Андрей не мог спокойно созерцать, как уплывают его деньги, и совершил аналогичную вылазку в Саратов. Счёт сравнялся.
Ему стали звонить врачи, спрашивать, что происходит, продолжится ли их работа. Андрей ничего не мог им ответить, он боялся оставлять на реализацию товар, зная, что приедет Гордеев и присвоит деньги. Попытка выяснить отношения ни к чему не привела. Гордеев стал избегать своего компаньона, дома редко появлялся, на сообщения не отвечал. Семейная ситуация его также была неясной. То ли жена скрывала, говоря, что его нет дома, то ли состоялся, наконец, развод, о котором шла речь всё то время, пока они были женаты.
В один из июньских дней Глеб Гордеев приехал к Андрею домой, вывел на улицу, и сказал, что нужно поговорить.
- Ты не хочешь съездить на «Фармбизнес» сделать выверку? – мрачно ответил Андрей.
Вместо разговора он – с какого-то изменчивого часа походивший больше на древнего жителя пещер, чем на представителя иностранной фирмы – посадил Андрея в машину, и повёз на набережную. Это была не простая поездка. Высокая скорость, выезд на встречную полосу, аварийные ситуации ежесекундно. Андрей решил, что выйдет на светофоре, но Гордеев светофоры просто не замечал. Ничего нельзя было поделать, он словно сошёл с ума.
Первые слова, которые он сказал, когда вышли из машины, были:
- Давай поиграем в кармашки.
Вид у него был всклокочено-задумчивый – согбенная от высоких дум спина завершалась головой, занятой радостными мыслями. Лицо его само по себе было грубое, загрязненное чертами разврата и обжорства; курносый, с заостренными ушами, непричесанными волосами, он напоминал представителя породы демонов природы, облик его являл собой яркий пример плотского и нравственного падения.
Андрей встал в стойку:
- Я предлагаю другую игру – в макивару.
И ударил Гордеева в грудь – не очень сильно, но чувствительно.
- Где деньги, где товар, и что вообще происходит?
Гордеев вывернул карманы, показал пустые руки, и попросил Андрея сделать то же самое. Он красовался в трико, заправленном в носки, которые когда-то были белыми, и Андрей сказал, что этот замечательный колхозный шик никогда не устареет, всегда будет актуален, – надо только знать места, куда в нем ходить.
- За мной следят, – дома, и даже в машине, установлена прослушка, – доверительно произнес Гордеев. – Покажи свои карманы.
Движения всей его фигуры были отрывисты, сообразно с этим и линии лица были пестры и разноречивы. Андрей бесцеремонно ткнул его указательным пальцем в живот:
- Послушай, бивень, если не отчитаешься по деньгам, я поставлю тебя на счётчик.
- Клава трахается с Киселёвым.
- Да хоть с президентом, где товар?
- Меня выгнали из «Яманучи», кто-то сдал меня, что я занимаюсь бизнесом. Мне сказали, что это ты.
- Голоса тебе сказали. Ты хвастаешься на каждом углу, что у тебя бизнес, я сам слышал, как ты рассказывал – и не кому-нибудь, а своему Яманучи-шефу.
- Мамка заболела, у дочи дерматит.
- Внимание, Глеб! Не прыгай так по разговору, давай дела обсудим.
Глаза Гордеева забегали, как мыши по амбару. Он монотонно затянул:
- Клава трахается, как кошка. Ни дня без ебли. Пачку сигарет нельзя купить, не встретив девять рыл её ебарей.
- Тоже мне, новость.
- В Астрахани икра дешёвая. Сонька, хорошая девочка. Новая жизнь, всё с чистого листа. Меня предали. Меня хотят убить. Одни предатели вокруг. Киселёв чпокнул Клаву. Я давно об этом знал. Потому что нельзя было доверять таджикам, они убежали, стащили котелок. Тушёнка, там в подвале было мамкино варенье. Мамка была председателем колхоза, батя при ней работал водителем. Однажды они поехали в соседнюю деревню, задержались в пути… Так я получился. Сеструха уехала в Москву. Ведь все трахаются. Вся страна – огромная постель. Сплетающиеся тела, миллионы вагин. А в «Яманучи» все козлы, они мне завидуют. Рыбников просил привезти «Гинодиан-депо». Это такой масляный раствор. Все мне завидуют.
Андрей взял его за ворот и легонько встряхнул, как встряхивают неисправный будильник.
- Слышь ты, зоопациент, хочешь откосить – не получится! Где товар?
- Ленка, мисс махор, меня сдала. Потому что не надо было с ней ёбкаться. Говорил ей: сбрей. Доигрался. Она мне завидует. Ты тоже мне не веришь. Никто не верит. Все предатели. Вот «десятка», разве плохая машина? Я тоже так считаю: брать машину надо новую, «с нуля». А Клава говорит: у Ильдара член больше моего. Маленький член – это уродство, что, она над убогим тоже смеяться будет. Атланты делают историю. Батя, мамка, сеструха, и доча – вот моя семья.
При этих словах взор Глеба увлажнился. Так он вёл речи, поражающие многообразием аспектов. «Неплохо было бы его инвалидизировать, но он и так инвалид на всю голову», – подумал Андрей, и, отойдя в сторону, произнес с угрозой в голосе:
- Даю тебе два дня… ладно, неделю. Не отчитаешься – реальным уродом сделаю, в Кунсткамеру отправлю. Хотя… прямо скажем, ты и так не Аполлон, но еще можно внести некоторые дополнения в твой образ – совершенству нет предела.
Душа неразрывно связана с телом, и душевное нездоровье вполне сочеталось со всем остальным, но Глеб Гордеев никогда не был гармоничной личностью, возможно, он симулировал симптоматику, чтобы скрыть недостачу, об истинных масштабах которой оставалось только догадываться. Чтобы свести все взаиморасчеты, нужно было делать сверку с клиентами, выяснять, сколько было забрано у них денег, проводить ревизию. Нужно было пересчитать находившийся у Гордеева товар, провести сверку с «Фармбизнесом». Брук, в свою очередь, тоже запутался – в последнее время милиция избаловала его своим вниманием, он часто отсутствовал на фирме, товар выдавал кладовщик, и оказалось, что не все его записи соответствовали действительности. Выявился интересный факт: Гордеев часто выписывал товар не на себя, а на Андрея, и ставил его подпись. Вопросов накопилось масса.
Гордеев сделался главным городским ньюсмейкером.
Вот его описание того, как он уличил жену в измене. Он ехал на машине по проспекту Ленина, и вдруг увидел «девятку» Киселёва, за рулём сидел сам хозяин, рядом, на переднем сиденье – Клава Гордеева. «Не иначе, как с любовного свидания едут», – подумал Гордеев, и бросился в погоню. Он посигналил, моргнул фарами. Вместо того, чтоб остановиться, Киселёв прибавил скорости. «Стопудово трахались», – решил Гордеев. Он преследовал «девятку» несколько кварталов, наконец, догнал, и протаранил её сзади. Погоня закончилась. Изменница и соблазнитель вышли из машины, во всём признались и покаялись. Эту историю Гордеев рассказывал многочисленным знакомым и друзьям, а также малознакомым и совсем посторонним людям.
А вот что рассказал Киселёв, одноклассник Клавы. Это был спокойный, семейный, что называется, домашний парень. Заподозрить его в адюльтере – все равно, что заподозрить слепого в подглядывании.
Он ехал по проспекту Ленина и увидел Клаву Гордееву на остановке, она ждала автобус. Киселев остановился и предложил подвезти. Клава села к нему в машину, они поехали. Проехав немного, она увидела мужа, помахала ему рукой, и попросила Киселёва остановиться. Тот включил поворотник, стал перестраиваться в правый ряд. Гордеев обогнал его и подрезал. Не успев затормозить, Киселёв врезался в его машину, повредил ему при этом правую заднюю дверь. Выскочив, Гордеев стал кричать, устроил сцену ревности. Затем сел в машину, резко нажал на газ – так, что дым из-под колёс – и уехал, оставив всех в недоумении. Киселёв вызвал милицию, Гордеева ждут неприятности.
«Уличив» таким образом жену в измене, Гордеев забрал из дома вещи и ушёл из семьи. Но уход из дома не означал отказ от сбора новых улик. Он объехал всех знакомых, и задал каждому вопрос: «А ты трахал Клаву?»
Ещё один случай рассказал Лактионов, институтский товарищ Гордеева. Они не виделись несколько лет, и как-то встретились на улице – это произошло за месяц до обличительных событий. Разговорились, и, в конце концов, беседа пошла за женский пол. Лактионов поведал, как весной, в апреле месяце, они с приятелем познакомились на «Белом Аисте» с двумя девушками. Уговаривать которых даже не пришлось, они сразу согласились пойти к ребятам в гости. Про таких говорят – «жёсткая конкретика». Была необузданная свалка, что называется, во все дыхательные и пихательные, обмен партнёрами, и всё такое. Ребята уже не знали, как отвязаться.
Гордеев хохотал над этим рассказом… пока не выяснилось, что девушки эти – его жена Клава и её подружка Вика. Он бросился с кулаками на Лактионова. Тот сказал, что, во-первых, даже не знал, что Гордеев женат; во-вторых, тот должен быть благодарен, что его жену вывели на чистую воду.
Примечательно, что Гордеев ушёл от жены не после этого разоблачения, а месяцем позже, после столкновения с Киселёвым.
Гордеев объявился в конце отпущенной ему недели и предложил съездить с ним в Саратов. Там, мол, и разберёмся. Андрей согласился, – ему нужно было туда по работе. Выехали на двух машинах. Гордеев ехал впереди. Когда проехали Камышин, он остановился, вышел из машины, махнул рукой, мол, выходи. Готовый ко всему, Андрей подошёл к нему, и тот сказал: «Моя жена – шаболка, она спит с Киселёвым. Ещё со школы». И вернулся в машину.
Через несколько километров Гордеев снова остановился. На этот раз он сказал: «Она ещё и с Второвым трахается».
Проехав какое-то время, он сделал ещё одну остановку, – чтобы спросить у Андрея, не спит ли он с его женой. Выслушав длинную эмоциональную тираду в свой адрес, вернулся в машину, и поехал дальше.
Андрей ехал медленно – трасса Волгоград-Саратов всегда была плохой. Гордеев же гнал по кочкам, как по автобану, и вскоре скрылся за горизонтом. Андрей не удивился, когда через некоторое время настиг его. Гордеев стоял на обочине и махал руками.
«Факмоймозг, что на этот раз?» – выругался Андрей.
Гордеев подозрительно спросил товарища, почему тот так медленно едет. Может, это ловушка. Известно ведь, что Глеба Гордеева хотят убить. Не дослушав, Андрей заявил, что больше останавливаться не будет, и плавно тронулся. Вдогонку Гордеев сказал, что будет ждать у гостиницы «Словакия». Его служебная «шестёрка» рванула с места, подняв облако пыли, и, подпрыгивая на ухабах, понеслась по дороге, напоминавшей стиральную доску.
Когда Андрей увидел Гордеева у гостиницы «Словакия», тот, по обыкновению, попивал коньяк прямо из горла. Он заявил, что им прямо сейчас надо куда-то подорваться. Нет, селиться – потом, сейчас надо ехать в какое-то место, где всё сразу станет ясно. Андрей хмуро сказал, что отмотал четыреста километров не для того, чтобы снова выслушивать неупорядоченный бред, напомнил про Кунсткамеру, и нехотя согласился выдвинуться в это таинственное место.
Когда отъехали, Гордеев оглядел мутным взглядом салон машины, поинтересовался, нет ли тут микрофонов, и попросил листок бумаги с ручкой. Уже привыкший к этим странностям, Андрей вынул из портфеля ежедневник, ручку, и передал ему. Тот, сделав большой глоток, что-то написал, и протянул ежедневник – на, посмотри.
Андрей прочитал: «Сукой будешь, если не позаботишься о моей дочери». Перед глазами замелькали живописные картины – Гордеев бросается с моста в Волгу, Гордеев выпрыгивает из окна гостиничной высотки…
- Отличная идея, могу посодействовать. Одна маленькая просьба: не уноси с собой все секреты – имеется в виду информация о деньгах и о товаре.
Гордеев забрал блокнот, и, полный глубокой внутренней обреченности, начертал следующую надпись: «За мной следят спецслужбы. Меня хотят убить».
Откинувшись на спинку сиденья, Андрей залился смехом:
- Кому ты нужен, поросячий нос?
В блокноте появилась новая надпись: «Не смейся, всё очень серьёзно».
Андрей уже высматривал, куда бы нанести чувствительный удар, но, заметив порожнюю бутылку, передумал. Нетрезвый, психически нездоровый, глубоко дефектный товарищ, ну какие могут быть с ним беседы. Да ещё этот его невкусный запах. По-прежнему невозможно было находиться рядом с Гордеевым без сильнейшего обострения обонятельного восприятия, граничащего с нарушением работы центров высшей нервной деятельности.
Андрей остановил машину у обочины.
- Не желаешь проветриться? Кстати, оживленная трасса, можешь выбрать себе подходящий автомобиль, и броситься под колеса.
Гордеев открыл дверь, вывалился из машины, и отправился пугать народ.
Его физические движения находились в неразрывном единстве с его душевной жизнью. А душевный мир стоял в непримиримом разладе с внешним миром. Уйдя в страну подземной радуги и летящих в небо кроликов, он предоставил компаньону самому разбираться в суровых реалиях. В итоге от неразберихи во взаиморасчетах («загуляло» пять тысяч долларов) пострадал «Фармбизнес» – Андрей с Глебом свои деньги не вкладывали, товар брался на реализацию. А Брук, которому помогли отвестись от обвинений в убийстве компаньона, а также в силу специфики самих взаимоотношений с ним, посчитал разумным молча списать убытки. Андрей и Трезор были из тех, кто сами приходят и сами уходят, когда считают нужным, поэтому не приходилось сомневаться в лояльности хозяина «Фармбизнеса».
Андрей потерял бизнес. Второв что-то говорил о поставках медикаментов бюджетным клиникам, обещал крупный заработок, твердил, что «привлечёт к делу». По опыту было известно, кому достанется крупный, а кому мелкий заработок. На него надежды никакой. Трезор был недоволен тем, что схема с «Фармбизнесом» оказалась недолговечной, и новых тем уже не предлагал.
В середине июня позвонил Краснов и сообщил, что руководство «Эльсинора» планирует направить запрос в некую консалтинговую фирму, у которой имеется база данных по всем сотрудникам иностранных компаний. Оказалось, что все фармацевтические фирмы договорились предоставлять друг другу данные по своим работникам, и создать единый информационный банк, – для эффективной работы своих HR-служб. В ходе беседы Краснов деликатно намекнул, что известно о случаях, когда люди работают сразу на нескольких фирмах.
После этого предупреждения Андрей отправил по факсу два заявления об увольнении – в «Шеринг АГ» и «Дэву-Фарм». Остался один только «Эльсинор». Но это донор, а у доноров есть одно неприятное свойство – они кончаются. Кольцо сужалось, пространство для манёвра резко ограничивалось. Дым и то весомее, чем результативность последних девяти месяцев работы.
«Нет ничего хуже, чем отсутствие выбора», – вспомнил Андрей слова Рената.
Наблюдая за чужими успехами, он злился, что все большие дороги в жизни забиты шумной, жестикулирующей, враждебной ему толпой. Всюду он видел отталкивающих его быстрых, юрких людей с блестящими тёмными глазами, ловких и опытных, снисходительно усмехающихся в его сторону. Казалось, что удача тянется к длинномордым, темноглазым, сутулым и узкоплечим, к дегенератам. Малокровный Брук, малоумный Шавликов, макроцефальный Синельников, и даже малахольный Фурман – всем им сопутствовал успех. А его благородная и суровая фигура бесцеремонно отброшена на задворки. Будущее неясно.
|
