Андрей шел один по широкой улице, в сумраке, усеянном огнями. В освещенных окнах, закрытых занавесками, мелькали тени, у тротуаров хлопали дверцы машин, вспыхивали фары. До встречи оставалось тридцать минут, но все равно он торопился. Во дворе он сразу увидел её, узнал издали по ритму линий и движений, свойственных только ей. Возникнув из темноты, хотел появиться перед ней неожиданно и напугать, как они еще детьми пугали друг друга. Но в последний момент она обернулась.
Он подошел к ней и обнял за плечи.
- Ты все еще любишь меня? – спросила Катя.
- Я? Люблю?! – насмешливо бросил он. – Бог с тобой…
Затянувшись сигаретой, она внимательно посмотрела ему в глаза, потом выдохнула дым.
- Я не просто люблю тебя, – горячо прошептал он, не отрывая взгляда. – Я люблю тебя безумно, я тебя обожаю. Я люблю тебя так, как только мужчина может любить женщину, и даже больше.
- Артист.
- Катюша, бог мой, разве мои мысли и сердце не открыты перед тобой, как книга сказаний?!
На её груди сверкнуло изумрудное ожерелье, словно окаменевшие капли озерной воды.
- Верю. Я тоже люблю тебя. Но ты артист, каких мало.
- Ты вышла раньше времени.
- Я скучала. Я могла находиться только в том месте, где должна была увидеть тебя.
- Ты говоришь, что я – средоточие несерьёзности, – сказал он, играя камушками на её груди. – Соответственно, моих мозговых ресурсов недостаточно, чтобы завоевать тебя. Тут такой вопрос начинается: за что мне такое счастье?
- О, да! – перебила Катя. – То, что надо было сделать, сделала я сама. Не хотела признаваться, но обычно это заслуга девушки. Вот почему, что бы ни случилось, я не буду упрекать тебя.
И она испытующе на него посмотрела. Достаточно легкое испытание.
- Кать… ну в чем дело? Я, ты, твои заслуги, мои – всё это закончилось.
Она промолчала. На её губах заиграла довольная улыбка. Они поняли друг друга. Она взяла его за руку.
- Пойдём.
Ночь, как путник, нашедший золотые монеты, торопливо собирала звезды в невидимый кисет, отчего быстро светлело небо. Млечный путь пересекал черный бархат и манил тронуться в затаенную даль. Душистый запах цветов доносился из палисадника. Там, где раньше шуршали подошвы детских сандалий, теперь цокали каблучки Катиных босоножек. Они прошли под навес.
- Ты помнишь, как вы с мальчишками забирались на этот навес и дразнили нас оттуда?
- Сейчас другие ролевые игры – вы уже нас дразните.
Андрей вспомнил школьные годы. Его отношения с Катей нельзя было назвать любовными. Не было поцелуев и жарких признаний. Просто он общался с ней больше, чем с другими девчонками. В девятом и десятом классах у него были романтические отношения с одноклассницей, Таней Демидовой. Потом она уехала в Москву. В то лето, когда Андрей закончил десятый класс и стал готовиться к поступлению в институт, а Катя закончила девятый, случилось событие, которое, как предполагал он, подтолкнуло её к решению уехать во Владивосток, к родителям. Примерно за два года до этого её отец получил туда распределение по службе, там открывались хорошие перспективы карьерного роста. Катя могла остаться с бабушкой, но она неожиданно передумала.
Тогда, в один из жарких дней Андрей встретил во дворе Риту Воронину, Катину подружку. Она была старше его на год, и уже училась в институте. Они разговорились, Рита спросила, как продвигается подготовка к вступительным экзаменам, стала что-то советовать. Потом сказала, что у неё остался учебник по биологии, очень удачное издание для поступающих в медицинский институт, и если Андрею нужен этот учебник, она с удовольствием даст ему. Когда пришли к ней, то про учебник вспомнили в последнюю очередь. Отклонившись от учебных тем, общение пошло немного по другому руслу. В самый разгар в дверь позвонили. Раз, другой, третий – длинные, требовательные звонки. Рита быстро оделась и пошла открывать. Но не открыла. Вернувшись в спальню, сказала озадаченно, что увидела в глазок Катю, и передумала:
- Мы с ней поссоримся, если она увидит тебя здесь. Ты не представляешь, как она ревнует.
Через несколько дней Катя уехала. «Может, увидела, как я выходил, или входил в подъезд?» – гадал Андрей.
Любовных свиданий с Ритой больше не было, – она встречалась с парнем, за которого собиралась выйти замуж. Говорила, что переписывается с Катей, иногда созванивается.
- Андрюша! Скажи, что у тебя с ней ничего не было, – Катин голос вывел его из задумчивости; как странно, что она тоже сейчас об этом подумала. – Скажи, и мы забудем навсегда эту историю!
Он посмотрел ей в глаза и произнёс то, что она просила. Она ответила ему долгим молчанием.
* * *
У неё дома, на кухне, он пил чай. Она играла на гитаре. Её песни, это гипнотическое капание прозрачных звуков, плыли в ночной тишине, кружились в отсветах свечи, которые, играя, замирали в складках шелковых занавесок. Катя воплощала в звуках разряды сексуального электричества, казалось, играют струны её загадочной и замкнутой души. Сигаретный дым вился вокруг свечного пламени, сливаясь с золотистыми лучиками.
Тихо, а то ночь услышит,
Мелко звездами звеня.
Месяц в небе робко дышит,
Нежно смотрит на меня.
Он парит на небе черном,
И робеет, и молчит,
Словно выдуманный кем-то,
Только он один не спит.
Под прозрачным покрывалом
Растворяется земля,
Нежным, тонким и воздушным,
Сотканным из серебра.
Разбегаясь по пригоркам,
Рассыпается росой,
Сон один бредет тихонько,
По земле идет босой.
И над лесом, и над морем,
Над высокою горой
Он бредет, бредет в потемках
И зовет меня с собой.
Ну, а ночь за нами следом
Все спешит, куда?
Дребезжит прозрачным светом,
Тихо ждет утра.
Воздух качался на золотистых подвесках. Недопитая чашка кофе стояла на столе. В пепельнице лежала истлевшая сигарета. Время в Катиной вселенной текло в особенном ритме, тяжелой, тихо-спящей волной. А её волшебный взгляд порой значил больше, чем звуки её неземного голоса. Так же, как и голос, он подчинял себе своим таинственным магнетизмом.
Тихо скрипнула входная дверь. В прихожей раздались голоса, чей-то приглушенный смех.
- Это папусик. Он посидит немного и уйдет, – предупреждающе сказала Катя.
Все вместе прошли в большую комнату. Сергей Владимирович был не один. Его друг, сорокалетний, круглолицый, усатый, с большим разбойничьим носом, представился Василием. Поздоровавшись с ним, Катя извинилась, что так поспешно уехала из Москвы, никого не предупредив, но «так было надо».
- Да, конечно, – ответил Василий тоном глубокого понимания и посмотрел на Андрея со значением. – Когда меняют решения на полпути, то делают это без предупреждения.
Сергей Владимирович сообщил, что «сегодня мы гуляем», скомандовал Кате, чтобы она «сообразила какую-нибудь закуску», и принялся устанавливать в центре комнаты раздвижной стол. Потом отправился на кухню сам – видимо, знал, как она «соображает закуску».
Когда зазвенели столовые приборы, на столе, сервированном на четверых, стояли блюда с салатами, мясное ассорти, рыбные консервы, привезенные с Дальнего Востока, и красная икра. Была бутылка водки и шампанское.
- В хорошей компании небогатый стол кажется изысканным, а в окружении нелюдей нежное мясо превращается в сено, – поднял Сергей Владимирович первый тост. – Сегодня у нас дома и компания хорошая, все свои, и стол небедный. Выпьем за то, чтобы так было всегда.
Василий сообщил Кате, что его старший сын ходил на концерт известной рок-группы.
- Пришлось ему идти – чтоб не пропал твой билет. Ему понравилось. Теперь он целыми днями слушает только эту группу.
В ответ Катя сказала, что ничуть не сожалеет о своем поспешном отъезде, ведь
- …у некоторых наших поступков тот же вид, то же лицо, что и у нас, они наши дети. Иные вовсе на нас не похожи. Как негритята, прижитые во время сна.
И выпила шампанского.
Сергей Владимирович заговорил о морских путешествиях. Хождение под парусом было его подлинной страстью. Его лицо, будь оно зеркалом, отражало бы лишь небеса, тихоокеанских чаек да созвездия Старого и Нового света.
- … мы были уверены, что возьмём кубок этой регаты. Почти вровень с нами шла «Надежда». Команда зеленых юнцов на ней выбивалась из сил. Мы наблюдали за тем, сколько лишних движений они делают. Отвязывают брасы, привязывают обратно, путаются в концах, в страховочных линях… Кто-то говорил, что не бывает КПД ниже, чем у паровоза. Скажу прямо: еще как бывает! То, что доставалось им с таким трудом, мы делали в лёгкую. Вот что значит опыт.
- Кто же пришел первым в этой регате, соревновании между упорной молодостью и опытной старостью?
- «Катрин», кто ж еще?
- Ваша яхта называется «Катрин»? – спросил Андрей.
- Папусик назвал яхту в честь меня, – гордо ответила Катя, передавая Андрею намазанный бутерброд.
Разливая водку, Василий обратился к Андрею:
- С Третьяковыми все ясно: отец носится по разноцветным морям, словно дельфин; дочь гастролирует по стране, срывает встречи и договоренности, а ты у нас чем занимаешься?
- На фирме работаю, – ответил Андрей, подхватив ложкой икринки, упавшие с бутерброда на скатерть. – Продажа фармацевтической продукции.
Василий, кажется, был чем-то удивлен.
- Да ну! – сказал он, подливая Кате шампанского. – А давно ты там работаешь?
- Только устраиваюсь. Недавно уволился из судебно-медицинской экспертизы. Там я проработал семь лет.
Андрей посмотрел на Сергея Владимировича, придерживая возле рта рюмку, не скажет ли он что-нибудь, но тот слегка повел плечами, мол, что тут говорить, и выпил. Все выпили.
- А почему ушел? – спросил Сергей Владимирович заинтересованно. – Хорошая работа. Слышал, платят там неплохо.
- Надоела трупная романтика. Всё это пустое. Когда учился, эта работа меня спасала. Теперь хочу заняться бизнесом.
- Почему же? Доктор холодного тела – тоже неплохая специальность, – заметил Василий. – Была, наверное, какая-то причина уйти оттуда, какой-то мотив.
Андрей вопросительно посмотрел на него, и Василий сказал, будто спохватившись:
- Я просто спрашиваю, мне интересно, как это бывает у людей. Я, например, после Афгана служил на Дальнем Востоке, потом уволился, обосновался в Москве. Торгую медицинским оборудованием. Каждый мой жизненный период резко отличается от предыдущего. Можно сказать, сейчас я проживаю третью жизнь. И мне интересно, как ты, вот, например, пришел к этому необоримому решению – изменить свою жизнь, перейти на другой уровень.
- На последнем дежурстве вскрывали одного известного человека. Это было ночью, все шло с подачи начальника СМЭ. А знаменитости у нас проходят через руки заведующего, есть такой Фурман, интриган и талмудист. Хорошего человека на «Фу» не назовут. Вот он на нас и залупился, что не поставили его в известность, чтоб он хотя бы свою закорючку нарисовал на акте вскрытия.
- Странно, зачем ему это? – поинтересовался Василий.
- Есть у него страстишка, любит в компании ввернуть для поддержания разговора, – мол, да, это я вскрывал господина N, все думают, что его задушили, а на самом деле он был удавлен.
Сергей Владимирович немного подался вперед. Его оловянные глаза вдруг странно заблестели.
- А что, тот, кого вы вскрывали, был задушен?
- Я образно говорю. Этот заведующий, ходячая бульварная газета. Любит козырять пикантными подробностями, любит похвастаться причастностью к чему-то там. А тут его обошли, не подпустили к телу. Такое он не прощает. Мог я сгладить острый угол, но не захотел. Воспользовался случаем, уволился.
- А Кондауров был застрелен? – спросил Василий. – Или его убили из пистолета?!
Андрей метнул быстрый взгляд в сторону Кати. Она рассеяно смотрела куда-то в сторону.
«Я же не называл фамилию. Она им всё рассказала, но зачем, и какое им всем дело до этого?»
- Кто-то сел к нему в машину и застрелил из пистолета, – ответил он.
- Бандитские разборки, передел сфер влияния?
- Ну… Сергей Владимирович… что называется, пообщались на языке, понятном друг другу.
- Дальнейшее нетрудно представить тому, кто привык к запаху жареного мяса, – вставил Василий.
Андрею не нравился этот разговор, не нравились эти пошлые ярлыки – «бандиты», «бандитские разборки», «передел сфер влияния», – и он ответил уклончиво:
- Да, говорят, есть жертвы.
- Туда им всем дорога!
- Папа!
- Наливай, Вась! – скомандовал Третьяков и обратился к дочери. – Я так считаю: любое дело должно быть доведено до завершения. Выбрал свой путь – иди по нему до конца. Кто-то считает себя умнее всех, а весь ум сводится к тому, чтобы найти кратчайшую дорогу в страну, откуда нет обратного пути.
- Папа!!!
Сергей Владимирович хотел сказать что-то резкое, но передумал, и выпил, не чокаясь. Потом стал петь под гитару. То были песни «Битлз» и Джо Дассена на их родных языках. Для исполнения он выбрал не абы что, но его хриплый голос ничуть не испортил блестящий оригинал. Резким и веским звуком он создал любопытную перелицовку известных вещей.
Когда они с Василием собрались уходить, он сказал:
- Эх, молодежь… Где мои двадцать лет!? Маленький совет: чтобы кровать не скрипела… поставьте её ножки в металлические кастрюли, и она будет грохотать!
|
