В тот день им вздумалось сесть на теплоход, который она так часто видела из своих окон. Берега реки стали веселее, когда освободились от горячей пыли городских построек. Теплоход плыл мимо островков, где купы деревьев бросали тень на золотистые отмели, и браконьерские лодки взрезали гладь затонов. Вышли далеко за городом. Там, где Волга делает изгиб, образуя небольшой залив, была пристань, оборудованная под гостиницу. Они направились туда. То было двухэтажное деревянное строение, установленное на бетонном дебаркадере, оно дремало на волнах среди знойной тишины в ожидании субботнего дня, который наполнит его женским смехом, криками лодочников, запахом шашлыка и осетровой ухи.
Они прошли по трапу на пристань и по деревянной лестнице, напоминавшей стремянку и скрипевшей под ногами, поднялись на второй этаж. Им в номер принесли вино и легкие закуски. Кровать была накрыта шерстяным покрывалом. В углу стоял облезлый круглый стол, на нем возвышалась простенькая фаянсовая ваза с букетом полевых цветов. У стены находился старенький трельяж с запыленными, местами треснувшими, зеркалами. В открытое окно видна была Волга, зеленые скаты берегов, далекие холмы, окутанные дымкой, и солнце, уже склонявшееся к верхушкам тополей. Над рекой кружились в пляске стаи мошкары. И небо, и земля, и вода полны были трепетным покоем летнего вечера.
Катя долго смотрела на воду. Прошел теплоход, винтом разрезая воду, и струи, расходившиеся за его кормой, достигали берега, слегка раскачивая пристань.
- Я люблю воду, – сказала Катя, обернувшись к Андрею.
- Такая же песня. Мечтаю жить на яхте, которая никуда не торопится.
Помедлив, она добавила:
- У меня был знакомый, знаешь, что он мне на это ответил, – «любить воду свойственно человеческой природе, потому что человек на 90% состоит из воды». Убийственно скучный, нудный тип.
Андрей смотрел на неё тем внимательным взглядом, который удивлял её всегда, и вместе с тем был предельно понятен и без слов. Губы их встретились.
Для них, погруженных в зачарованную бездну любви, время отмечалось лишь легким всплеском волн, которые, когда проходило судно, разбивались о пристань под приотворенным окном.
Катя приподнялась на подушке; не поднимая с пола нетерпеливо сброшенной одежды; увидев себя в зеркале, спросила:
- Каких ты любишь девушек?
- Я люблю тебя одну.
- Ну… я спрашиваю о предпочтениях – высоких, стройных, худых, полных. Ведь должны сложиться какие-то пристрастия.
Он усмехнулся.
- Мне нравятся стрёмные, старые, толстые бабищи, с двойными животами, тяжелым студнем на пояснице, и передними задницами, – это когда слои жира закладываются двумя полушариями в области между поясом и гениталиями. Что называется, курьёзы биологии.
Увидев её удивленный взгляд, добавил:
- Вообще не понимаю, о чём ты. Тебя полюбил первую, ты у меня одна.
- Забавный ответ. Так говорят прожжённые бабники, кобели в репьях.
- А ты откуда знаешь? Богатый опыт?
Катя промолчала. Она созерцала отражение своего тела, освещенного красными лучами, которые оживляли то золотисто-розовые, то светло-пурпурные тона щек, губ, и груди.
Андрей заговорил с ней о любви – словами, которые никогда никому еще не произносил.
Да, он любил её и сам не мог себе объяснить, почему любит её так безумно, с каким-то священным неистовством. Он любил её не только за тонкую, пленительную красоту. Ей присуща была красота линий, а линия следует за движением и вечно ускользает: она исчезает и вновь выступает, вызывая радость и взрывы отчаяния. Прекрасная линия – это молния, ослепляющая взор. Мы любуемся ею и поражаемся. То, что заставляет желать и любить, – сила нежная и страшная, более могучая, чем красота. Среди тысячи женщин мы встречаем одну, которую уже не в силах покинуть, если обладали ею, и которую вечно желаем, желаем все более страстно. Цветок её тела – вот что порождает этот неизлечимый любовный недуг. И есть еще нечто иное, чего нельзя выразить словами, – душа её тела. Эта душа – вселенная неповторимых образов и ощущений. И как планете не сойти с орбиты, так же неизбежно хранить любовь, – ту самую, одну-единственную. Катя была такой женщиной, которую нельзя ни покинуть, ни обмануть. Ни для кого на всем белом свете не забьется любовным трепетом сердце.
Она радостно воскликнула:
- Так меня нельзя покинуть, нельзя?
И спросила, почему Андрей не любит фотографироваться. А еще лучше, чтобы он заказал её портрет в образе великосветской дамы – в парадном платье, на фоне дворцового интерьера, как на старинной картине.
- Самый лучший наряд – твоё колье. Но в таком виде я тебе не позволю позировать. Никто не должен видеть то, что принадлежит только мне одному. Так что придется обойтись фотографиями.
- Я хочу, чтоб ты заказал портрет с моим изображением. Фотографии – это все не то. Фотографии – это банальный fiction. Живописный портрет создает образ. Художник запечатлевает на холсте свое видение и свои ощущения. Всякое человеческое существо по-разному представляется каждому, кто на него смотрит.
- В этом смысле можно сказать, что одна и та же женщина никогда не принадлежала разным мужчинам. – шутливо сказал он. – Но я тебя понял. Но где найти нормального художника?
- Ну, знаешь… Ты как скажешь что-нибудь. Найди. Если б ты меня сильно попросил что-то найти, то уверена: из-под земли б достала.
Андрей поспешил заверить её, что выполнит это.
- Представляешь, потом, когда-нибудь… где-нибудь далеко, мы посмотрим на эту картину, поражающую своей правдивостью и жизненностью, и скажем: да-а, было дело в Волгограде.
- Мы куда-то уезжаем?
- Да, мы уедем отсюда.
Удивленный, он спросил, куда.
- Сначала в Абхазию.
- Всего-навсего?! Нельзя ли куда-нибудь подальше!? – спросил он беззаботно, как будто речь шла о том, чтобы из этой гостиницы переехать в другую.
И добавил:
- Нельзя ли с этого места поподробнее?
- Не спрашивай. Лучше погладь мне спинку.
|
