Уваров позвонил в начале девятого и доложил обстановку. На арендованной киллерами квартире произведён обыск, обнаружена фотография Давиденко. Выставлена засада. Однако сообщник Мартынова, – Грищенко, – пойман в другом месте.
Сотрудники уголовного розыска выехали на съёмную квартиру, арендованную неким Хамхоевым, которого опознала хозяйка как находящегося в розыске Джоника, он же являлся шефом Мартынова и Грищенко, поставлявшим им заказные убийства.
На глазах оперативников Грищенко застрелил Хамхоева у подъезда. Преступник пытался скрыться, но вскоре был задержан. На квартире произведён обыск. Ничего такого, что выдало бы волгоградские контакты Хамхоева, не обнаружено. В записной книжке – только иногородние номера телефонов и адреса. Всё это будет отправлено московским коллегам, в разработке которых находился Джоник, он же Джамбул, он же Хамхоев. Таким образом, остался открытым вопрос, кто заказал ему Давиденко.
Грищенко показал, что утром сбежал, увидев, что сообщник его задержан, а в полдень встретился с Хамхоевым. Рассказав о неудавшейся операции, потребовал деньги за предыдущий заказ. Хамхоев отказал, мотивируя тем, что тот заказ был второстепенным, побочным, и заявил, что расплатится только после выполнения основного заказа. Грищенко ретировался. Сначала он решил пойти на квартиру, взять паспорт, деньги, чтобы вернуться домой, в Ростов. Но, оказавшись во дворе дома, где была снята квартира, он увидел людей, показавшихся ему подозрительными. «Милиция», – подумал он, догадавшись, что Мартынов раскололся и сдал адрес.
Тогда Грищенко отправился в район «Семи Ветров», – туда, где жил Хамхоев. Его пришлось караулить до вечера. Когда он появился, Грищенко снова обратился к нему насчет денег. Тот отказал, и вновь повторил условия: сначала выполнение основного заказа, потом деньги. Поняв, что зря теряет время, Грищенко выхватил пистолет и дважды выстрелил в Хамхоева. Как раз в этот момент во двор въехал милицейский микроавтобус.
Слушая Уварова, Давиденко обдумывал очередной ход в игре. Пропустив мимо ушей имя предыдущей жертвы – ею оказался некий Ефим Бухман, учредитель компании «Фармбизнес» – он насторожился, услышав фамилию «Никитин».
- Что говоришь, Никитин? – переспросил Иосиф Григорьевич, устремив свой взгляд через приоткрытую дверь в коридор, словно ожидая оттуда услышать интересующий его ответ.
Уваров подтвердил, что да, именно про убийство Никитина рассказал Грищенко, управлявшийся снайперской винтовкой, как столовой ложкой. Фамилию, естественно, он не знал, но кто ж еще, кроме Никитина, был снят на катере во время задержания?
Прервав собеседника, похвалявшегося, как быстро ему удалось расколоть сначала Мартынова, а затем и Грищенко, Иосиф Григорьевич сказал:
- Ответ такой…
- А я пока ничего не спрашивал…
- Ответ такой, – невозмутимо повторил Иосиф Григорьевич, и назвал номер дома на одной из тихих улочек посёлка Ангарский. – Высылай туда группу, сам заезжай за мной. Дело очень…
Опередив его, Уваров закончил фразу:
- Дело очень-очень деликатное.
Выйдя к домашним, Иосиф Григорьевич объявил, что им придётся на некоторое время переселиться в загородный дом, «пока всё не уляжется», и стал собираться.
Через сорок минут вместе с Уваровым он подъехал к дому Еремеева. Их встретил спецназовец и провёл во двор. Трое сотрудников в камуфляже и масках сидели в «Мерседесе» и слушали музыку. Увидев шефа, выскочили из машины, и вытянулись по струнке. Давиденко с Уваровым прошли в дом. Мимо спецназовцев, с любопытством осматривавших внутреннее убранство, дорогую технику, их провели в спальню. Там, на кровати, с «браслетами» по рукам и ногам, лежал Еремеев.
- Ты дорого заплатишь… – выкрикнул он.
Ни слова не говоря, Иосиф Григорьевич набросился на него, и стал душить. Адвокат захрипел, слюна потекла из уголка его рта. Его полное тело прерывисто вздрагивало. Лицо из красного сделалось тёмно-багровым.
- Ну, балуется, – хмыкнул Уваров, оглянувшись на людей в камуфляже и масках.
Один из спецназовцев стал щелкать пультом телевизора. На экране замелькали картинки.
- Первый канал оставь, – сказал Уваров, и уставился в телевизор.
Движения адвоката становились всё судорожнее и реже. Закатив глаза, он высунул синюшный язык. Отпустив руки, Давиденко похлопал его по щекам, и, убедившись, что он дышит, назвал три фамилии: Хамхоев, Мартынов, Грищенко.
Уваров приказал выключить телевизор. Вынув из кармана собственную фотографию, обнаруженную при обыске на квартире киллеров, Иосиф Григорьевич помахал ею перед лицом Еремеева:
- Где взял фото? Говори, сучок болотный!
В ответ на это Еремеев злобно выругался.
- Ай-ай-ай! – покачал головой Уваров. – А еще интеллигентный человек. Свинья ты форменная, тьфу на тебя.
- Кто из вас Портной? – спросил он троих спецназовцев. – Надели маски, фиг вас поймёшь.
Сделав знак выступившему вперёд бойцу, он махнул остальным, – мол, освободите комнату. Они послушно удалились.
- Давай! – скомандовал Уваров.
Лёжа на кровати, Еремеев настороженно наблюдал за всем происходящим. Портной подошёл к нему, на ходу вытаскивая из кармана небольшой кожаный несессер. Раскрыв его, вынул набор разнокалиберных иголок. Выбрав самую тонкую, быстрым движением засунул Еремееву в ухо. Комната огласилась нечеловеческими, животными воплями; казалось, свет задрожал от крика. В смежной гостиной сделали погромче телевизор. Шла передача «Угадай мелодию».
- Не та мелодия, – флегматично произнёс Портной, и вынул иголку потолще и подлиннее, а заодно показал последнюю в ряду, длинную цыганскую иглу. – Эта проткнёт мозги.
Через час, сидя на кухне, два полковника прослушивали то, что наговорил Еремеев в диктофон.
Виталий Першин был клиентом Еремеева, адвокат защищал его от нападок бывшего гендиректора «ВХК» Зосимова. Человек старой закалки, Зосимов пресекал все попытки хищений, не брал взятки, отметал предложения создать карманные дилерские фирмы, и через них вести дела. Он хотел уволить Першина, погоревшего на хищениях, но тот подал в суд, и остался на работе. Еремеев подружился с клиентом, и быстро нашёл с ним общий язык. Они договорились так: Першин даёт Еремееву тему на заводе, – то есть позволяет создать дилерскую фирму, – тот, в свою очередь, навсегда устраняет проблему клиента – Зосимова.
Вначале Еремеев планировал обратиться к кому-нибудь из волгоградских, но потом передумал. Обращаться к местным вообще не имело смысла – могут посадить на «качели», с которых не слезешь до конца своих дней. Через ростовского коллегу, с которым связывали многочисленные дела, Еремеев вышел на Хамхоева. Деньги на операцию дал Першин.
Группа Хамхоева прибыла в Волгоград и выполнила заказ. Вначале они отметились в «офисе», и, после того, как им дали «добро», выехали на дело. Таковы правила. Любой гастролёр и даже карманник, не получивший разрешения, рискует поплатиться головой за вытаптывание чужих грядок.
После устранения Зосимова у Першина появилась возможность самому стать генеральным директором «ВХК», но он ею не воспользовался. Он считал, что дорос до уровня, позволяющего заниматься только тем, что интересно. Зачем тратить время на рутину, обязательную для руководителя крупного предприятия, если это скучное занятие можно делегировать зависимому, ведомому человеку?! Такой человек был найден – Заводовский, главный инженер, весьма способный ремесленник, занятый на производстве, знавший все тонкости технологических процессов, он не вникал в дела коммерческого отдела, и ему был неведом порядок сумм, обращавшихся на счетах подставных фирм. Его вполне устраивала скромная премия, которую Першин ежемесячно приносил в конверте.
Аппетиты росли, и деятельность подставных компаний уже не устраивала. Что это такое? Карманный торговый дом, получающий продукцию по заниженной стоимости, и продающий по рыночной. Всё равно компания существует на дельту, зависит от наценки. А что, если забирать всю выручку? Итак, для получения сверхприбыли Першин организовал хитроумную систему хищений. По выходным дням завод продолжал работать, выпуская наиболее ликвидную продукцию, эта продукция приходовалась на свои фирмы, и через них реализовывалась. В заводских документах об этих операциях проводки не делались. В схеме были задействованы ключевые сотрудники предприятия – коммерческий директор, начальник отдела охраны, главный инженер, завскладом.
Однако, спокойная жизнь предприятия, на котором каждый занят своим делом, вскоре была нарушена. Информация о заводе дошла до «офиса». Кондауров выехал на «ВХК», ознакомился с деятельностью предприятия, и предложил свои услуги. Першин, проводивший переговоры, заявил, что завод на грани банкротства, коммерческую деятельность не ведёт, и платить не с чего. Кондауров еще раз прошёлся по заводу, обратил внимание на автомашины, припаркованные на служебной стоянке, заглянул в коммерческий отдел, и ему всё стало ясно. Он назвал Першину сумму ежемесячного платежа, вдвое превышавшую первоначальную, и добавил, что если к шести вечера в «офис» не привезут первый взнос, после шести можно не беспокоиться…
Деньги привезли, но осадок остался. Кондауров лично контролировал всё, что касалось завода. Приезжал, вникал во все дела. То, что говорил ему Першин, проверялось и перепроверялось. От знакомых Першин узнал, что Кондауров зондирует вопрос о выкупе госпакета акций завода.
Доля государства составляла 63%, оставшиеся 37% принадлежали трудовому коллективу. Структура частного пакета постоянно менялась – вымывались рядовые сотрудники, доля директората укрупнялась.
Итак, Першин узнал о грозящей ему опасности. Он понимал, что ему не осилить Кондаурова в открытой борьбе за контрольный пакет акций. Также было ясно, что, придя на завод как хозяин, Кондауров первым делом избавится от Першина, – сразу не сошлись характерами. И, как обычно, Першин обратился за помощью к Еремееву. Тот согласился – его уже не устраивали адвокатские гонорары, а кормушку – завод – где он начал получать дивиденды, упускать не хотелось. Подумав не более одного дня, адвокат придумал следующее. К Хамхоеву обращаться нельзя – без одобрения «офиса» он не выезжает на заказ. Выбор пал на Никитина, с которым Еремеев уже сталкивался по роду деятельности, и с которым быстро наладил доверительные отношения. Его бригада работала «по беспределу», и не подчинялась «офису».
Какое-то время Никитин следил за Кондауровым, и в итоге признался, что задача не из лёгких. После неудачных покушений на Каданникова и Зверева руководители «офиса» стали сверхосторожными. Кроме того, покушавшихся вычислили, и жестоко расправились с ними, что тоже не прибавляло энтузиазма. Нужно вызывать снайперов, либо знакомиться, входить в доверие. Выбрали последний вариант. Никитина официально устроили охранником на завод. На работе он показывался тогда, когда его присутствие было необходимо для осуществления задуманного плана.
Тем временем Першин обратился к Кондаурову со следующим вопросом. Его не устраивала служба охраны предприятия. Пенсионеры и желторотые мальчишки, какой с них толк? Толковых сотрудников по пальцам пересчитать, и те увольняются – зарплата не устраивает. Вот если бы привлечь к этой работе «офисных» – в конце концов, «крыша» это или как?
Кондауров ухватился за идею, он увидел возможность плотнее осесть на заводе, и сразу предложил от разговоров перейти к делу. Тут начались заминки. Першин всеми силами тормозил предложенное им дело, оправдываясь тем, что пенсионеров не так-то просто уволить, говорил о других трудностях. Главное дело было сделано – Кондауров познакомился с Никитиным, которого представили как рядового охранника, туповатого, но надёжного исполнителя, одного из немногих, кого планировали оставить на работе. В «офисе» Никитина никто не знал. О деятельности его бригады были наслышаны, но руки до неё не доходили. Незаконные виды деятельности отходили в прошлое. Иногда милиции сливалась имевшаяся информация о «беспредельщиках» – для того, чтобы выторговать себе какие-нибудь выгоды, только и всего.
В один из дней начальник отдела охраны завода связался с Кондауровым и сказал, что нужно встретиться и решить, наконец, надоевшую всем проблему. В назначенное время Еремеев отвлёк Кондаурова «срочными» делами, встречу перенесли. Вечером вместо заводчанина на Кондаурова вышел Никитин, и спросил, будет ли возможность встретиться. Оказалось, что да, если разговор по делу, то такая возможность есть. Кондауров освободился поздно вечером и позвонил начальнику охраны. Тот ответил, что «уже лёг спать», и делегирует полномочия своему молодому помощнику – Никитину. Убедившись, что никто из окружения Кондаурова не знает о том, с кем предстоит встреча, Еремеев дал отмашку киллеру.
Дальнейшее известно – Никитин с двумя сообщниками подъехал к дому Еремеева, дождался, пока уедет Третьяков, сел в «Мерседес» на заднее сиденье, и застрелил Кондаурова и Савельева.
Через доверенных людей Еремееву удалось вбросить информацию о причастности к убийству Оганесяна. Подобрали «исполнителя», им оказался Левон Мкртчан. Какое-то время эта версия работала, но когда суд вернул дело на доследование, пришлось придумывать новую. Через осведомителей и «своих» оперов подкинули информацию о причастности Шеховцова. Першин дал показания, что Шах угрожал ему с целью прибить завод. Вопрос решился быстро. Шеховцов исчез вскоре после того, как обо всём этом узнали в «офисе».
Следователям было неизвестно о том, что Першин работал с «офисом», а Каданников, естественно, не афишировал свою клиентскую базу. Поэтому долгое время Першину верили. Приобретя на него достаточно сильное влияние, Еремеев решил сместить Заводовского, и назначить на пост генерального директора своего старинного друга – Шмерко. Першин согласился, соответствующее решение провели через совет директоров. Шмерко начал скупать для Еремеева акции у рядовых заводчан.
Всё образовалось, но оказалось, ненадолго. Недаром сказано: знают двое, знает и свинья. Милиция выяснила имена исполнителей убийства, понемногу стала просачиваться информация о заказчиках. Становилось жарко. Чтобы нейтрализовать главную опасность, Еремеев был вынужден сблизиться с Каданниковым. Адвокат искал малейший повод, чтобы почаще видеться с ним. Его обаяние, утробная волчья харизма, сделали своё дело. Каданников и Солодовников, люди опытные, не замечали очевидного. А по поводу убийства Кондаурова ходило столько версий, и столько народу уже было наказано, что Каданников весьма скептически относился ко всем подобным разговорам.
А когда в городе появился Никитин, Еремеев воспользовался услугами того же Хамхоева.
Тот прибыл в «офис», сообщил о том, что заказан Никитин. Заказчики – как и в прошлый раз – иногородние. Причина – точно не известно, сказано лишь, что Никитин очень наследил в Питере. О том, что он причастен к убийству Кондаурова, в «офисе» было неизвестно, и Еремеев, естественно, не поднимал эту тему. Получив «добро», Хамхоев вызвал Грищенко и Мартынова, которые подготовили и провели операцию.
К этому моменту обозначилась и встала в полный рост другая проблема – полковник Давиденко, мешавший жить и Еремееву, и Першину. Он был главной движущей силой расследования убийства Кондаурова, удачное завершение которого грозило им обоим крупными неприятностями. Кроме того, он занял принципиальную позицию по отношению к Еремееву.
Першин был также недоволен тем, что, устранив Кондаурова, ничего не выиграл. Как он и предвидел, Каданников сам отказался от «ВХК» – ему это было неинтересно с самого начала. Однако, Першин тут же попал в другие жернова – милицейские. Давиденко пришлось платить столько же, сколько Кондаурову. Правда, полковник помогал в решении некоторых вопросов, связанных с налоговой инспекцией, таможней, и другими государственными учреждениями, однако взял привычку за сверхусилия брать дополнительную плату. Это тяготило карман, а отвязаться уже никак нельзя.
Сказано – сделано. Еремеев выехал в Ростов на переговоры с Хамхоевым, с которым к тому времени сложились доверительные отношения. Удалось убедить выполнить очередной заказ, не посвящая в это дело «офис». И не один заказ, а два – подвернулся ещё этот Бухман из «Фармбизнеса». Хамхоев согласился. Он экономил деньги: «офисным» пришлось бы платить за «визу». К тому же он боялся, что при случае «офисные» сдадут его милиции, которая – он уже знал об этом – висела на хвосте.
Собрав группу, Хамхоев направился в свою последнюю поездку.
- Про Лиманского он нам так ничего не выложил, – сказал Иосиф Григорьевич, выключив диктофон.
- Одно из двух: либо он непричастен, либо все следы уничтожены, и нет смысла признаваться. Стервец отпирается, понимая, что его берут на пушку.
- Лиманский имел доступ ко всем ключам, ему никто не был нужен для того, чтобы залезть в ячейку. Странно только, что всё произошло в день похорон.
- Наоборот, Григорьевич, – он подумал, что пропажа не сразу обнаружится, что точная сумма похищенного известна одному Кондаурову; вот и решился.
- Будем посмотреть. Чего гадать на кофейной гуще? Вопрос такой: что с этим пиндосом делать?
- Думай сам. Не забывай, он собирался тебя прикончить.
Допив ароматный кофе – адвокат оказался гурманом – они направились к нему решать, сколько чашек кофе отмерить ему на этом веку. В гостиной бойцы смотрели боевик по телевизору, и со знанием дела комментировали то, что происходило на экране.
- Сколько можно его колошматить, по моим подсчётам, он уже пять раз должен помереть! Брехня какая-то, – сказал один.
- Для лохов снимали, – ответили ему.
Войдя в спальню, Иосиф Григорьевич, будучи уже за пределами отвращения и ненависти, обратился к Еремееву со следующими словами:
- Завтра мы поедем к нотариусу, ты напишешь дарственную на этот дом. А сейчас расскажи, какими активами располагаешь, я до утра подумаю, что с этим делать.
- Если такой разговор вышел, – побагровел успевший прийти в себя Еремеев, – хрен тебе на постном масле. У тебя есть признание, вези меня в камеру… или кончай прямо здесь.
Его волевое напряжение достигло высшей степени, он задрожал всем телом, в котором, казалось, не было ни одного спокойного члена или мускула. Руки с вздувшимися мускулами и жилами пытались разорвать наручники. Он осознал, что ему не избавиться от них, но потребность более сильная, чем разум, толкала его к действию, заставляла мечтать о свободе всей душой, всем изнемогающим телом.
Иосиф Григорьевич посмотрел по сторонам:
- Ты же адвокат, свободный человек, какая тебе камера.
И, схватив стоявшую на тумбочке массивную греческую вазу, разбил её о голову Еремеева. Не дожидаясь, пока тот придёт в сознание, полковники вышли в гостиную. Там они распорядились провести адвокату дополнительную серию «процедур», затем отвезти его к Уварову в гараж, а перед этим обыскать весь дом.
* * *
Наутро они приехали в гараж. Поездку к нотариусу пришлось отменить – Еремеев, в полубессознательном состоянии, бился в горячечном бреду. Слушая, как он выкрикивает «Подонки! Придушу всех!», и прочие ругательства, Давиденко вспоминал эпизоды его «адвокатской» практики. Вот парень, приблизившийся к его машине и пытающийся её взломать. Выглянув в окно – Еремеев тогда жил в многоквартирном доме – адвокат выстрелил из ружья по воришке. Попал в голову, затем отправился спокойно спать. Парень скончался на месте. Дело удалось замять. Вот шестнадцатилетняя девочка, найденная на свалке Ангарского посёлка, она была изнасилована и зарезана. Соседи Еремеева показали, что видели, как накануне вечером он вёл её в свой дом. На следующий день их самих – пенсионеров, мужа и жену – обнаружили зарезанными в собственном доме.
Иосиф Григорьевич достал из автомобильной аптечки пачку аспирина, вынул таблетку, и впихнул её в рот Еремееву. Затем вышел из гаража, бросив на ходу:
- Поехали, Слава.
И они отправились к Иосифу Григорьевичу домой – решать, что делать с шестьюдесятью тысячами долларов и двумя слитками золота, обнаруженными в домашнем сейфе адвоката.
На следующее утро они вновь приехали в гараж. Стоял невыносимый запах – накануне никто не подумал о том, что Еремееву необходимо отправлять естественные надобности. Как, впрочем, есть и пить. Сам адвокат, по-прежнему в наручниках, лежал в беспамятстве. Странно было видеть в таком состоянии живую и деятельную личность, всю жизнь проведшую в неустанной борьбе. Иосиф Григорьевич дотронулся до его лба – лоб пылал, как раскалённая жаровня.
- Какой накал, какое жизнелюбие, воистину титан!
Через два часа привезли доктора, надёжного человека, с которого для пущей надёжности взяли обещание хранить врачебную тайну. На вопрос «что с ним?» Уваров ответил, что пострадавший случайно сунул себе в ухо острый предмет. Осмотрев пациента, доктор обнаружил распухший висок, увеличенные лимфатические узлы, и мрачно констатировал, что положение больного крайне серьёзное. Скорее всего, воспаление среднего уха, что чревато попаданием инфекции в мозг. Смерть может наступить в любую минуту. Необходимо срочное реанимационное лечение.
Уваров и Давиденко находились в замешательстве. Не дожидаясь их решения, врач сделал инъекцию максимальной дозы антибиотиков.
- Сможешь ли ты сам провести… эти реанимационные мероприятия? – спросил Иосиф Григорьевич.
- Смогу, – ответил врач, понимавший, что неспроста тяжелобольной находится там, где полагается находиться машинам. – Только не здесь. И мне нужно съездить за лекарствами, материалами, инструментами.
Иосиф Григорьевич ответил едва заметным кивком. «Куда везти адвоката? К нему домой? К себе? В загородный дом? Или, чёрт с ним, в больницу? А если выживет… не дай бог… или дай бог… что тогда с ним делать?»
Когда через три часа они вернулись, адвокат уже не дышал. Пощупав пульс, осмотрев склеры, врач констатировал смерть. Он развёл руками, и молча вышел.
- А поговорить? – вырвалось у Иосифа Григорьевича.
Он начал размышлять.
- Отвезти куда-нибудь, затем «случайно» обнаружить, соорудить дело, дать дело нужному следователю.
- Ты понимаешь, какой нам огород придётся городить, и сколько это будет стоить? – возразил Уваров. – И всё ради чего? Чтобы какой-нибудь шустрый оперуполномоченный, или следователь, когда-нибудь докопался до истины? Думаешь, только в нашей епархии умеют разговаривать с трупами?
Иосиф Григорьевич прошёлся по доскам, которыми была забрана яма.
- Бросить в подвал, залить кислотой, забетонировать.
- Тогда уж залить бетоном весь подвал, – продолжил его мысль Уваров.
- И сделать стяжку, поднять пол сантиметров на десять, – закончил Иосиф Григорьевич.
|
