Реальные истории Rotating Header Image

Он Украл Мои Сны – глава 41

Всё то время, что они с Таней не были близки, во время этого адского испытания, устроенного ею, у Андрея были кое-какие похождения, в итоге которых он понял, как сильно любит её. Алсу из Казани, некоторые питерские знакомые, опять же Марина. Но они дали ему только наслаждение, но не полноту счастья. В их объятиях Андрей мечтал о Тане, и в который раз он убедился, что из всех женщин его влечет она одна. После очередного приключения в Ставрополе (обычно всё это происходило в командировках) он полностью осознал, как дорога ему Таня. Если придраться к словам, надо сказать, что он ей изменял. Таков общепринятый термин. Есть и другие, означающие то же самое, но менее употребительные. Но если вдуматься глубже, он ей не изменял. Он искал её, искал в других и понял, что найдёт только в ней самой. Он чувствовал всю бесполезность своего воздержания, злился и даже испытывал какой-то страх при мысли, что вся необъятность его желаний отныне сосредоточена на таком малом количестве живой материи, на одном-единственном хрупком предмете. И оттого, что к его любви примешивались нетерпение и ненависть, он только сильнее любил Таню.


В тот день, увидев её в офисе после того, как переговорил с Халанским, Андрей моментально забыл свои страхи, отбросил подозрения и ревность – так открыта была её улыбка, таким счастьем светились её глаза. С работы они поехали в «Замок на песках», поужинав, отправились к ней домой. Таня готовилась к встрече, домашние – мать с братом, были отправлены к бабушке. Ей хотелось, чтобы эта встреча произошла в привычной обстановке, дома, а не в гостинице или на съемной квартире.
Обстановка её комнаты изменилась с тех пор, когда он тут последний раз бывал. Вместо мягкой мебели кроваво-алой раскраски появилась кровать, покрытая пледом нежно-персикового цвета.
Рисунок бледно-зеленых с цветами на длинных стеблях обоев повторял плавные изгибы лилий, и это придавало всей обстановке хрупкую томность болотных растений. Высокое зеркало стояло слегка наклонно в раме из переплетенных тонких стеблей, которые заканчивались нераспустившимися венчиками цветов, и эта рама сообщала зеркальной поверхности свежесть воды. Перед кроватью лежала шкура медведя.
- Андрей! Мой любимый Андрей!
Больше Таня ничего не могла выговорить.
Она видела его тяжёлый, блестевший желанием взгляд, она смотрела на него, и глаза её затуманивала страсть. Огонь, пылавший у неё в крови, пламя, сжигавшее её лоно, горячее дыхание, распалявшее её грудь, влажный жар чела волной прихлынули к её устам, и Таня впилась в губы своего возлюбленного долгим поцелуем, пламенным и свежим, как цветок, окропленный росой.
- Ты скучал без меня? – спросила она, оторвавшись.
- Безумно.
- Надеюсь, за женщинами не ухаживал?
- Ну вот ещё! Конечно нет… Какая ты красивая!
И вдруг с мольбой в голосе она сказала:
- Андрей, я люблю тебя. Не уезжай, оставайся здесь со мной, или давай я с тобой поеду в Питер, только не оставляй меня здесь одну! Не бросай меня здесь, слышишь! Я не могу здесь одна без тебя, без любви!
Он ответил ей резко, грубо, что даже слишком любит её, что только о ней и думает:
- Готов порвать тебя на меха!
Резкость его ответа восхитила и успокоила её больше всяких любовных клятв и нежных уверений. Она улыбнулась и стала раздеваться.
- Как там твоя театральная школа? – спросил он.
- Обожаю эти курсы.
Взглянув на пианино, массивный Krakauer, стоящий посередине комнаты, за которым провела столько часов, она сказала, что забросила музыкальные занятия, хотя у неё всё очень хорошо получается настолько, что одно время подумывала насчет создания джаз-банда, и увлеклась актерским мастерством. И, раздеваясь, она тихонько повторяла всё время вертевшиеся у неё на языке стихи:

«…Наивная уверенность откуда,
И как в любви, непостоянной страсти,
Я нахожу спокойствие и счастье?
Все оттого, что друга полюбила
Так хорошо, с такою нежной силой,
В себе соединяя неизменно
Все то, что есть в особе совершенной,

Видишь, я не похудела…

Чем будет он всегда во мне пленен,
Едва лишь встретится со мною он.
Он ищет красоты – прекрасной стану,
Ума – божественной пред ним предстану.

Я даже скорее пополнела, но не очень.

Пусть мне поверят – не солгу я, право,
Когда ему воздам я в этом славу:
Он добродетель доказал мне честно,
Но и моя теперь ему известна.
Все, что он хочет, что любовь желает,
Что знает он, иль слышит, иль читает,
Все есть во мне – но только для него,
Другой не отыскал бы ничего».

Андрей с удовольствием слушал стихи. Он вспомнил – когда-то Таня прислала ему это стихотворение по электронной почте – за несколько дней до того, как впервые отдалась ему. Сделала чудный подарок на его день рождения.
- Какая прелесть, – сказал он. – Ну, пойди же ко мне.
Она спустила блузку спокойным чарующе грациозным движением. Но из желания потомить Андрея, а также из любви к сцене она продолжила своё выступление:

«Все радости во мне находит он, -
Так чем в других он будет соблазнен?
И если трудно верным быть одной,
Он тысячу найдет во мне самой:
Коль хочет, пусть меняет их беспечно,
Все ж от меня не отойдет он вечно!»

Он позвал её, привлек к себе. Она выскользнула у него из рук и, подойдя к зеркалу, продолжала декламировать и играть:

«Так я живу при нем, в часы свиданья,
А без него, клянусь, не в состояньи
Я мысль иметь такую, чтобы он,
Её узнав, был ею оскорблен».

Она согнула колени и присела сначала слегка, затем ниже, потом, вытянув вперед левую ногу и отведя назад правую, сделала глубокий реверанс:

«Так жизнь моя мне сделалась священна,
Так видеть друга жажду неизменно».

Он опять позвал её, уже нетерпеливо. Но она снова присела, не спеша, с забавной точностью проделывая все движения. И продолжала декламировать и делать реверансы:

«Когда беседую с друзьями иль с родными,
Им отвечая, тягощусь я ими,
И знает каждый, что взамен его
Хотела б видеть друга своего»…

Она с полной серьезностью, старательно, на совесть разыгрывала свою сцену. Хотя некоторые её позы казались нелепыми, так как для их оправдания нужна была юбка, почти все были красивы и все без исключения увлекательны. Они подчеркивали упругость мускулов при общей мягкости линий; каждое движение выявляло гармоничную стройность всех частей её юного тела, обычно не столь заметную.
Облекая свою наготу в благопристойные позы и наивные речи, она волею судьбы и по собственной прихоти превращалась в изящное произведение искусства, в аллегорию невинности, и в устах этой ожившей статуэтки восхитительно чисто звучали эти замечательные стихи.
Зачарованный, Андрей дал ей довести сцену до конца. Наблюдая за церемонными движениями совершенно голой девушки, он с удовольствием отмечал, что такое сугубо публичное зрелище, как театральная сцена, разыгрывается перед ним одним.

«Когда в далёкий путь, величествен и странен,
Чрез Тихий океан пустился англичанин»,

А она меж тем, начав новое выступление, любовалась в зеркало своими молодыми, недавно расцветшими грудями, своим легким станом, чуть худощавыми изящными руками с тонкими запястьями, стройными ногами и воодушевлялась, воспламенялась при мысли, что всё это принадлежит её возлюбленному; легкий румянец играл на словно накрашенных щеках.

«На дивном острове, где бриг пристал тогда,
Царица, девочка по имени Ти-да,
Браслет из раковин пришельцу отдавая,
Хотела с ним рабой плыть из родного края.
И целых тридцать дней слыхал любимый друг
Из бронзовой груди немолчный страстный стук
Среди циновок, там, в бамбуковой палатке.
Но все ж заранее, в тот самый месяц сладкий,
Ти-да, готовая к разлуке с давних пор,
Воздвигла для себя сандаловый костер.
А путник уловил, чуть бледный, над волнами
Тот странный аромат, что посылало пламя».

Он приподнялся на постели, опершись на локоть, и громко сказал:
- Ну, а теперь иди, иди же ко мне!
И Таня, вся зардевшаяся и оживленная, скользнула к нему:
- Так ты думаешь, что я не люблю тебя!..
Покорная и разомлевшая, она запрокинула голову, подставив его поцелуям глаза, осененные длинными ресницами, и полуоткрытый рот, в котором влажно поблескивали зубы.
Вдруг она вскочила на колени. В устремленных в пространство глазах застыл немой вопрос. Она явственно увидела мать, что-то, как в немом кино, говорившую, и Таня прочитала по её губам: «Таня! Выбрось Андрея из головы – он не будет хорошим отцом для твоих детей! Таня, дочь… я не могу себе представить, что было бы сейчас со мной, если бы я в своё время вместо папы Вити выбрала какого-то женатика…» Из Таниного горла вырвался стон, протяжный и жалобный, как звук органа. Отвернувшись, она глухо сказала:
- Пойдём на кухню. Попьем чай. Просто попьем чай.
Накинув шелковый халат, она выскользнула из комнаты.
Андрей недоуменно уставился в пустой дверной проём, затем перевёл взгляд то место, которое сильнее всего пострадало от Таниной выходки. Он мысленно выругался. Ох уж эта непокорная одалиска, по своеволию равная больному зубу. Однозначно: в ней проснулась определенная тяга к замысловатым сюжетам. Что за игру она затеяла?
Трусы надевались с трудом… да… какие великие надежды возлагались на эту встречу! Он вышел на кухню – всклокоченный, неудержимый, в глазах его зримо наливались гроздья гнева. Таня накрывала на стол – чашки, блюдца, сладости, уже закипевший чайник. В её поспешной устремленности, в небрежно завязанном халате и в растрепанных волосах чувствовалась подлинная взволнованность.
Андрей возмущенно выдал километры сравнений и интерпретаций произошедшего, Таня слушала, тревожно на него поглядывая. Нынешняя ситуация явилась закономерным развитием тех инстинктов, которые зашевелились в ней еще год назад, когда она задумалась о создании семьи. Глядя на него, такого злого и взъерошенного, она сказала:
- Не для того ты пришёл сюда, а?
Она попробовала улыбнуться и посмотрела в окно. Ей хотелось высказаться, заявить, что её не устраивает дух временности, витающий в их отношениях, что хочется определенности… но вместо этого она отмерила порцию туманных фраз-метафор, которые таили в себе двоящиеся смыслы, дающие возможность любых толкований. И это высказывание заканчивалось следующей фразой:
- Мы так любили друг друга. Но я не понимаю, что происходит.
На самом деле она понимала. Её любовь к Андрею приобрела характер страстного влечения к официальному оформлению отношений, к совместному воспитанию детей; и это страстное стремление каким-то образом почти очистилось от чувственности. Поэтому ей сравнительно легко удалось перенести тот факт, что и сама осталась без самого сладкого. Она продолжала его любить, он вызывал в ней жгучее желание, она не представляла себе ни с кем наслаждение, кроме как с ним… но мысль о создании семьи давала ей силы противиться ему, а теперь, когда он вышел на кухню весь такой злой, та же мысль укрепляла её нежелание одуматься, вернуться в комнату, чтобы смягчить его законный гнев своей покорностью.
Таня выдала ещё одно объяснение, которое только что придумала.
- Завтра у меня спектакль, мне нужно изобразить страдания, неудовлетворенную страсть. По пьесе я голодная дамочка средних лет. И надо, чтобы это чувствовалось. Если я приду вся такая цветущая и довольная, то не смогу нормально отыграть. Нужно, чтобы всё выглядело по-натуральному, чтобы зрители видели во мне драматическое горение. А для этого надо, чтобы я вжилась в образ неудовлетворенной самки, понимаешь?
Сказала – и потупила взгляд, глядя исподлобья на Андрея, как её сценическая Эмилия, посматривающая в сторону Дездемоны с особой нежностью. Андрей красноречиво посмотрел на свою промежность, зуд в котором мешал ясно думать и с веселой свирепостью спросил:
- Что-то он не понимает, попробуй ещё раз объяснить.
Она скорчила ему озорную гримасу.
- У меня с твоим джонсоном особые отношения, так что ты не вмешивайся.
Андрей не был настроен умиляться, но эта гримаска не оставила его равнодушным. Он едва заметно улыбнулся и стал разглядывать её босые ноги. В контексте произошедших событий он вёл себя безупречно, но в его глазах сверкал шальной огонёк. Таня отлично понимала, что её риторика имеет весьма ограниченную эффективность в плане успокоения возбужденного мужика, такого рода риторику нужно поддержать какими-то действиями… орально, мануально… в общем, контактным способом.
Она взмахнула рукой и произнесла:
- Давай не сегодня… завтра…
Всё ещё любуясь на её ноги, Андрей раздумывал, что тут можно предпринять: «Может, ввести драматический элемент в эту пьесу: схватить этого обольстительного бесёнка в охапку, отнести обратно в комнату, бросить на кровать, взять силой?» Он проанализировал обстановку и пришёл к выводу, что силовые приемы тут не годятся, и если он хочет получить доступ к её телу, то должен засунуть свою дикую необузданную энергию поглубже в задницу и быть вежливым. Она выглядела немного растерянной, но в её облике просматривался светлый энтузиазм, и это внушало надежду.
Он сказал тихо-тихо, мягко-мягко, но при этом смотрел как змея:
- Ну завтра я тебе устрою хардкор.

Comments are closed.

stack by DynamicWp.net