Реальные истории Rotating Header Image

Избыток целей – глава 25

Тема дальнобойщиков – довольно обширный пласт современной культуры. Про них пишут песни, снимают фильмы, есть специальные радиостанции – радио «Дорожное», «Пустопорожнее», и так далее. Воспевается романтика дальних странствий, крепкая мужская дружба и взаимовыручка. Но почему-то нигде не сказано о тупости, распиздяйстве, воровстве и похуизме водил. Видимо, это такая банальная вещь, что про неё как-то неудобно говорить – всё равно, что утверждать: вода мокрая, а песок сыпучий.
На Экссоне с этой проблемой столкнулись с первого дня работы, поскольку бизнес связан с перевозками. Водители тупят во всем, что происходит вне кабины. Их умственных ресурсов недостаточно для того, чтобы просто сдать груз – отдать накладные и пропечатать их. Даже если доплатить за услуги элементарного экспедирования, водила конечно с удовольствием примет деньги, но 100% что-то напутает. С приемкой груза та же самая проблема – они едва разбираются в том, как разместить его в кузове – это же находится вне кабины. Во время погрузки они находятся в кабине, пьют кофе, курят, или делают вид, что читают. Когда грузчики стучат им в стекло, мол, всё погружено, водители заводят мотор и уезжают, не проверив как всё поместилось, потому что им на всё похуй, в том числе на сохранность груза. Зато они не забывают заглянуть в кузов, когда отъедут подальше. Они очень изобретательны во всём, что касается спиздить. Если товар не штучный, а наливной или сыпучий, то можно дать 200% гарантии, что не всё доедет до адресата. Для этого существует множество способов, например, подкладывание в кабину тяжелого предмета (кирпичи, гантели, свинцовые чушки), вес которого идентичен весу спизженной продукции. После прохождения контрольного взвешивания его выбрасывают, чтобы на обратном пути при следующем взвешивании фура имела нужный вес, либо каким-то образом выносят с территории фирмы-получателя. Если товар штучный, то вероятность воровства чуть меньше и составляет 100%.
Как с добрым утром для дальнобойщика отклониться от маршрута, например, погнать за 500 км груженый двадцатитонник, чтобы забрать у бабы Маши в деревне крынку молока. Или просто погонять по городу по личным нуждам – поискать, где подешевле лампочки или что-то в этом роде. А забухать на трассе с блядями (дорожных шлюх называют «плечевыми» – при половой ебле в кабине грузовика их ноги закидывают на плечи) – это входит в обязательную программу.


Ну и конечно же всякий, кто путешествовал на машине по стране, видел, как дальнобойщики на стоянках, кишащих жуликами, грабителями, цыганами, проститутками, ментами, бросают свои грузовики открытыми и идут в трико и тапочках в закусочную или в ларек за сигаретами.
Естественно, что при таких отклонениях многократно возрастает риск гибели груза. Известен уникальный случай, когда водитель автовоза, груженый новенькими Porshe Cayenne (!!!), заехал домой в деревню (около 150 км от трассы), и задержался там на полдня (перед хозяевами собирался объяснить задержку поломкой). Фуру угнали, а его самого чуть не убили (с его слов, напали, когда выходил из дому, забрали ключи, затем вывезли в лес, избили и отпустили). И поначалу водитель был главным подозреваемым (очень странно, что остался жив). И он чалился в кутузке, пока не нашли настоящих грабителей.
Андрей первым занялся поисками адекватного грузоперевозчика, которому можно доверить перевозку от двери до двери. Но оказалось, что если всё сделать по правилам (в том числе застраховать груз), то такие перевозки разорят фирму. Страховые компании работают только с определенными перевозчиками – дорогими супермодными на тюнингованных иностранных грузовиках, которыми рулят гламурные под стать компании водители в белых перчатках – и они настолько крутые, что вообще не вылазят из своих кабин, оборудованных чил-аутом, джакузи, и домашним кинотеатром. А переговорив с вертлявым гламурным представителем перевозчика и вникнув в договор с множеством оговорок, Андрей понял, что даже заплатив кошмарные деньги, нельзя быть ни в чем уверенным, и гарантия сохранности груза не выше, чем у пойманного на трассе дяди Васи. Чем дороже и навороченнее компания, тем больше вероятность, что она не будет выполнять договорные условия.
Слава всем святым, что на первых порах, пока вникали в этот рынок, Экссон отгружал железнодорожным транспортом. Здесь намного больше порядка, и операторы, с которыми были заключены договора (Евросиб и РТА), работали очень четко и держали в жесткой узде своих водителей, перевозивших груз от склада до товарной станции (очевидно, водители, работающие по городу и дальнобойщики – это два совершенно разных вида, сделанные из разного теста).
Пока нашли вменяемого перевозчика, испробовали и пережили всё – бой, пропажа продукции, задержка и таинственное исчезновение фуры (то самое отклонение от маршрута); олигофрения диспетчеров, отсылавших водителя вместо Бреста в Брянск, дебилизм водителей, забиравших у поставщика метилен вместо полипропилена, и так далее.
Наконец, после долгих мытарств оптимальный вариант был найден в лице Ивана Колесова, хозяина находящегося в Колпино АТП-10. Габаритный, грузный, коротко стриженый с простецкой круглой физиономией, Колесов за свои 32 года успел несколько лет отсидеть за то, что… бомбил дальнобойщиков и одно время был грозой всей средней полосы России. Эту подробность его биографии выяснили совершенно случайно, насчет этой стороны своей жизни он предпочитал отмалчиваться, но представление о деятельности его бывших коллег можно получить, посмотрев криминальную хронику или тарантиновский фильм «От заката до рассвета» – где в последних кадрах показан карьер, заполненный полуразобранными грузовиками, а перед этим наглядно видно, как поступают с дальнобойщиками и перевозимым товаром. Выйдя на свободу, он встал по другую сторону баррикад – возглавил автотранспортное предприятие. Специфику этого дела он знал досконально, особенно слабые и уязвимые места находящегося в пути водителя.
Колесов возил дешевле всех и брал количеством. На Экссоне утвердились постоянные маршруты, можно было точно назвать количество фур на ближайшие полгода, поэтому директор АТП-10 сразу давал большие скидки при условии, что возить будут только его машинами. В отличие от других, он никогда не обманывал – если у него не было свободных машин в парке или обратных фур в Москве или на другом интересующем направлении, он сразу говорил, что не выполнит заявку. С другими постоянно возникали накладки – диспетчера хватали любую заявку (даже если речь шла о зоне стихийного бедствия – затопленном населенном пункте, был и такой вариант), а потом начинали судорожно искать свободную машину, и, не найдя, в назначенный день погрузки начинали гаситься – пропадали, выключали телефоны. Что очень важно – Колесов всегда держал слово. Кроме неизбежных мелочей, которые портят кровь в случае, когда имеешь дело с ригидными мудаками (вы не заплатили за отправку корреспонденции, наш водитель не нашел на вашем заводе туалет и не смог покушать в столовой, наш водитель ждал 17,5 минут пока его разгрузят ваши московские клиенты), Колесов разруливал такие форс-мажорные случаи, в которых упомянутые гламурные перевозчики обосрались бы по полной программе, запутавшись в хитросплетениях своих договоров (или просто заморочив голову клиенту при помощи своих хитрых документов). Его фура, груженая тепловозными батареями, попала в аварию в Подмосковье, и перевернулась. Так и не выяснили, кто виноват. Увидев по телевизору в ленте новостей разбросанные по полю аккумуляторы, Владимир ночь не спал и поднял на уши всех, кого только можно. Шутка ли – стоимость товара 1,200,000 рублей, это получается убыток 240,000 рублей на брата. Дали отбой экспедитору, который должен был встретить фуру и сдать товар в Мытищах на МТС Московской железной дороги. Все приехали на работу в восемь утра и до обеда ходили хмурые, будто похоронили всех родственников – ничего себе, какое попадалово! Колесов что-то невнятно отвечал – погодите, работаю по вашим аккумуляторам. Если бы он не заверил с самого начала, что разберется, то, вне всякого сомнения, на место происшествия кто-то бы выехал – груз-то ведь не застрахован. Поскольку он полдня ничего не говорил конкретного, решено было ехать в Москву и разбираться. Но в три часа дня он позвонил и доложил, что всё в порядке – груз принят получателем в Мытищах. Сколько его ни расспрашивали, он так и не раскололся – каким это неведомым путем он собрал разбросанный и возможно поврежденный груз (причем неподъемный особенно в полевых условиях, это ведь тепловозные аккумуляторы, а не сентипоновые подушки), нашел новую фуру, отвез и сдал без экспедитора грузополучателю (сдавать товар в Мытищах на складе МТС было настоящей проблемой – фуры скапливались очередями, снабженцы взятко-вымогающие, кладовщицы привередливые, грузчики неадекватные и вечно пьяные; по причине этих особенностей и нанимали экспедиторов). На Экссоне матка так у всех опустилась от страха, что готовы были поставить Колесову памятник. Ещё бы, решил проблему безо всяких договоров, на одном честном слове. От него имелся только факсовый бланк-заказ с паспортными данными водителя – в нашей стране вообще филькина грамота, непригодный для суда документ. Посовещавшись, решили выдать Колесову щедрую премию плюс бутылку французского коньяка. Такой ретивости от него никто не ожидал, и его форс-мажорные издержки было необходимо хоть как-то компенсировать.
При всех своих достоинствах Колесов обеспечивал только надежную перевозку. А проблема экспедирования так и оставалась проблемой. С железнодорожными перевозками на дальние расстояния вплоть до Хабаровска вопросов не возникало – это Евросиб и РТА. Не было сложностей с доставкой даже оплаченного товара, который надо привезти автотранспортом откуда-то издалека, например полипропилен из Уфы – пускай эти долбоёбы везут как хотят, товар считается принятым на складе в Петербурге, и плательщика не волнует перипетии путешествия от поставщика к покупателю. Но локальные перевозки VIP-клиентам должны были лично отслеживаться – такими являлись прежде всего Октябрьская и Московская железная дорога. Эти клиенты обеспечивали около 50% оборота, и, обжегшись на непроходимом распиздяйстве водителей, было решено сопровождать груз и лично сдавать его на складе покупателя. Склад Октябрьской железной дороги находится в Рыбацком, рядом с Колпино, и тут вообще не возникало проблем – в любое время кто-нибудь из офиса мог выехать и проконтролировать отгрузку. Другое дело Московская ж-д. Проколовшись на тупорылых дальнобойщиках, поначалу ездили в подмосковные Мытищи, чтобы встретить и сопроводить фуру на склад. Но недолго длились страдания – один из волгоградских сотрудников, Константин Васильев, перебрался в Москву, и тут пригодилась уже упомянутая способность Андрея сходиться с подчиненными. Формализм мешает делу, и настоящий руководитель всегда сумеет сообщить сотруднику некий градус душевной теплоты, не затухающий даже на удалении от учреждения. Переехав в столицу, Васильев отзвонился Андрею, сообщил свои новые координаты, и пообещал, что будет выполнять любые поручения. Вместе со своими друзьями он затеял некий музыкальный бизнес, и на первых порах остро нуждался в подработке. Вообще с подработкой в Москве нет никаких проблем, проблема лишь в работе, обеспечивающей ежедневное зависание в «Метелице». И Андрею было невдомек, почему Костя Васильев аки савраска носится по поручениям по всей Москве, не говоря уже про Мытищи, Пушкино, Реутов, и так далее – и всё это за такие деньги, на которые бы не позарился последний рублевский бомж. Помимо производственных нужд, Васильев выполнял множество личных поручений – бронирование гостиниц, встреча в аэропорту, передать документы в турфирму, забрать заказ из салона и отправить в Петербург или Волгоград, и даже покупка билетов на концерты и спектакли. Учитывая ответственность и личный характер многих таких поручений, за их выполнение пришлось бы заплатить в десятки раз больше, не будь под рукой такого надежного товарища, как Костя Васильев. В течение нескольких лет он обеспечивал бесперебойные поставки Совинкому (отправлял расходники для кардиоцентра) и Экссону (в любую погоду встречая фуры в довольно недружелюбных местах), и одними только материальными соображениями никак не объяснить такую добросовестность и преданность.
Но в конце сентября – начале октября 2002 года Костя уехал в Волгоград, чтобы проведать больную мать, и возник небольшой аврал с московскими отгрузками. Обычно в таких случаях в Москву ездил Игорь Быстров – в отличие от Алексея Ансимова он любил путешествовать. Андрей был неприкосновенной персоной – документы, финансы, обнал, щекотливые договора с Электро-Балтом; но Васильев был его человеком, поэтому по всем понятиям он должен был закрыть возникшую проблему. Возможно, вздыхая и сетуя, он бы согласился, что в Москву поедет кто-то другой, но в последний момент возникло обстоятельство, потребовавшее его личного присутствия в столице: у Василия Кохраидзе умерла бывшая жена (по документам настоящая, он с ней так и не развелся), и он в панике позвонил и буквально потребовал решить кое-какие вопросы. Андрей ненавидел эту возню с отгрузками, вонючими складами и грузчиками, с удовольствием бы предоставил это Игорю, но был вынужден настоять на своей кандидатуре, потому что недоступный и далекий Василий, от которого зависело решение проблемы по Медкомплексу – $30000-ному долгу, стал наконец уязвим и доступен для прямого давления. После долгой продолжительной болезни в больнице скончалась его бывшая жена – та самая, про которую он рассказывал примерно в таком духе: «по молодости жил с богатой теткой на положении друга сердца». На старости лет она осталась совершенно одна в трехкомнатной квартире на Тверской. Сын уехал в Америку, к родственникам обращаться не хотелось – те ещё волки, пикнуть не успеешь заберут квартиру. И она в трудную минуту разыскала бывшего мужа, помня его обязательность – (бывший военный, про таких говорят: офицеров бывших не бывает) , попросила помочь (ей были известны его координаты – бывших супругов связывали деловые отношения, касавшиеся всё того же Медкомплекса). Находясь в Абхазии, Василий высылал ей деньги и договаривался насчет лекарств, врачей, медсестер и сиделок. У него остались обширные связи в области медицины, поэтому он устраивал бывшую супругу в лучшие больницы. И вот она умерла. Василий в силу некоторых юридических сложностей не мог приехать в Москву – по крайней мере открыто разгуливать по улице и появляться по месту прописки (а он оставался прописан на Тверской), поэтому попросил Андрея организовать похороны, а также забрать с квартиры некие документы и передать их в юридическую фирму, а кое-что отправить почтой в Абхазию. Сам он должен был появиться на завершающем этапе – и то, если позволят обстоятельства.
Перед самым отъездом образовалась еще одна причина, по которой в Москву должен ехать именно Андрей. Необходимо было разобраться во взаиморасчетах с компанией «Русток», закупавшей у Экссона тепловозные батареи производства «Электро-Балт», и поставлявшей аккумуляторы производства «Кузбасс-элемент». Это серьёзная фирма, у которой доля на этом аккумуляторном заводе, но их бухгалтер донельзя запутала учет и назрела необходимость личной встречи.
Прибыв рано утром на поезде, Андрей отправился на электричке в Пушкино, чтобы встретить фуру и сдать товар на склад компании «Пауэр Интернешнл». Сама процедура заняла немного времени – водитель прибыл вовремя и сумел по крайне запутанной схеме найти склад (даже местный водитель такси, который вез Андрея от станции, не сразу нашёл это место). Кладовщик принял товар, пропечатал документы, и Андрей отправился обратно в Москву.
Он не успел встретить Таню, волгоградский поезд прибывает в девять утра, и ей пришлось самой добираться до Тверской. И она дожидалась его во французской кофейне на Маяковке – он указал ей это место, в своё время Василий постоянно назначал там встречи. Увидев его, она поднялась навстречу, оставив на столе пустую чашку и нетронутое пирожное. Поцеловав Таню, Андрей подхватил её дорожную сумку:
- Недолго тут скучаешь?
До дома было идти всего один квартал, они быстро дошли, поднялись на этаж. Андрей уже тут бывал – во времена, когда Василий возглавлял «Медкомплекс». С тех пор тут ничего не изменилось – да и незачем что-то менять в идеально отделанной и обставленной антиквариатом квартире. Единственно – квартира не сияла чистотой, как прежде, тут давно не убирались. Пройдя по залу, Андрей достал из кармана и положил на стол листок с поручениями – где что взять, куда пойти, с кем договариваться. Таня остановилась в сумраке передней, где смутно угадывался строгий блеск мрамора и бронзы. Она стояла, оглушенная биением собственного сердца, – оно так и колотилось у неё в груди.
Андрей подошёл к ней, прижал к себе и долго целовал. Таня, у которой кровь стучала в висках, слушала, как он вспоминает их лето – дни и ночи, проведенные в Петербурге. И она с упоительной медлительностью вернула Андрею его поцелуй.
Он провёл её в обширный зал. Старинные гобелены, на которых среди сказочного леса можно было смутно различить даму в старинном головном уборе, а у ног её, на траве, покрытой цветами, единорога, подымались над шкафами до самых балок потолка.
Он подвёл её к широкому низкому дивану, покрытому подушками, которые были обшиты цветными лоскутьями, но она села в кресло.
- Ну вот, ты приехала. Теперь хоть миру конец.
- Я очень соскучилась.
Она оглядела комнату, столы, уставленные вазами и статуэтками, гобелены, великолепное и беспорядочное нагромождение оружия, эмалей, мрамора, картин, книг.
- Тут много красивых вещей.
- Василий забирает эти мечи и щиты – они настоящие. Ещё пара мушкетов. Остальное отдаёт.
- Ничего себе – как в фильме «Карты, деньги, два ствола»! Наверное это стоит кучу денег!
- Для него первоочередная задача – срочно вступить в наследство и реализовать квартиру. И у него нет возможности заниматься вещами. Кроме того…
Он запнулся, и она вопросительно на него посмотрела. И он закончил свою мысль.
- Тот долг перед Медкомплексом и его займ – тридцать тысяч долларов плюс пять. Василий говорит, что это ерунда, ситуация сама рассосется. Но никто не гарантирует, что в оконцовке ко мне в офис не нагрянут приставы. И тогда Василий скажет, чтобы продали пару картин…
Андрей обвел взглядом комнату.
- … или вазочек. Хотя… тут одного предмета вполне достаточно, а мы еще не осмотрели все комнаты.
- Ты всех подозреваешь.
- И все равно постоянно попадаю.
Она с притворным недовольством посмотрела на него:
- Не наговаривай зря, всем бы так «попасть». Василию больше не на кого положиться. Насколько я поняла, он в розыске.
Он обнял её за талию, жадно разглядывая объект страсти. Он еле сдерживался, ему хотелось её немедленно до полной гибели всерьёз.
- Мне всегда кажется, что я тебя ищу и ты никогда не бываешь моей. Наверное, я никогда не узнаю это. Я хочу в тебе невозможного и беспредельного. Многие живут без мыслей и без чувств, и они абсолютно счастливы. А я вечно ищу поводы для тревог. Вся эта метафизика страсти делает меня безрассудным и злым. Лучше ничего не знать и ни о чем не задумываться. Иди ко мне. Хочу забыться и ни о чем не думать.
И он стал целовать её в губы.
Чуть испуганная, как бы смущенная взглядами всех этих необыкновенных вещей, окружающих её в большой незнакомой комнате, она отстранилась:
- Здесь!? Ты с ума сошел!
Он ответил, что они здесь одни. Она показала на фотографию Василия, стоявшую в рамке на столе.
- Одни? Мне кажется, что он смотрит на нас. Почему у него такие усы?
Андрей обернулся.
- Танюша, ими его наделила природа, и я их охотно ему оставляю. Сейчас он живёт на Кавказе, а там многие так ходят.
- У этого ублюдка – Еремеева, тоже были усы. Говорят, он пропал. А я вот думаю – вдруг он скрывается, как Василий.
- Вот уж не знаю, в какой могиле он окопался. Второв с Трезором уверены, что Еремеева грохнули. Не в его характере скрываться, скорее бы все остальные скрылись. Одним из его недостатков была предсказуемость – даже крупно накосипорив, он оставался на месте и никуда не убегал, надеясь что «порешает вопрос». И до поры до времени ему всё сходило с рук. Но потом борзометр зашкалил, и его ёбнули.
Усевшись в углу дивана, он привлек ее к себе на колени и стал целовать; она отвечала на его поцелуи. Вдруг она оторвалась:
- Скажи, а с кем он работал? Имеется в виду, не мог же он один пойти против моего папы.
- А-а… я не знаю. Слышал, по химии они плотно работали с Першиным. В итоге вместе вляпались. Еремеева пустили в расход, а Першина слили с завода, и он перебивается по мелочи.
Она поднялась:
- Покажи мне другие комнаты.
Он повёл её в спальню. Просторная комната с палисандровой мебелью, казалось, находилась во власти недавнего прошлого, будто хозяйка ненадолго вышла из дому. Зеркальный шкаф словно ловил её взгляд, а на старинных напольных часах скучала задумчивая бронзовая пастушка, уже не слыша стука маятника.
На стене была картина, которая не могла не привлечь внимание. Картина, излучавшая сверкающее сияние красок, действовала буквально гипнотически. На огромном, больше человеческого роста, полотне, в бездонном пустом пространстве, окутанном вихревым движением перламутрово-голубых, серо-серебристых и розовато-сиреневых облаков, были изображены мятущиеся бестелесные, безликие существа, судорожно вытянутые фигуры которых словно колеблет движение ветра. Среди этого мира теней на переднем плане до грандиозных размеров вырастала фигура коленопреклоненного евангелиста, который воздевал к небу руки в страстном пророческом экстазе. Фигура пророка Иоанна-евангелиста, одновременно вдохновенная и кажущаяся нелепой, напоминавшая ствол огромного обрубленного фантастического дерева с тянущимися в небо ветвями рук, окутана громоздящимися складками одежды. Её пронзительно светлый, голубовато-серо-стальной тон – воплощение почти астрального холода, чистоты и одухотворенности. Напротив, фигуры мучеников – мужчин и женщин, встающих из разверзшихся могил, были хоть и призрачны, но в цвете более телесны, как бы вырастали из тона коричневато-розоватой почвы. Четыре из них в центре, более светлые и более спокойные, изображены на фоне развеваемого ветром ярко-желтого плаща. В правой части полотна свечение красок гасло, и отблески желтого лишь мерцали в складках зеленовато-оливковой ткани, поддерживаемой двумя коленопреклоненными мучениками, смуглые тела которых полны трепетного движения.
Изображение выглядело предельно нереально: резкое искажение форм, интенсивность колорита, тревожное движение скользящего света, то загоравшегося вспышками и обесцвечивающего краски добела, то сгущающего их в тени до сумрачной темноты.
- Где-то я уже это видел, – задумчиво произнес Андрей. – Мне снилось что-то подобное. У меня ноги увязли в грязи, а голова стремится к звездам. Я – двойственная личность: с одной стороны я сознательный, немного необычный и чутка обаятельный человек, с другой – бездушный аппарат, очень сложный, автономный и авторитарный. Знаю, что слишком поздно воспитывать сознательного, я полностью погрузился в эту теневую часть, которую тяну за собой и которая меня поглощает, именно она руководит мной. Я всего лишь издатель того, что порождает моё подсознание. Я одержим идеями, озарениями, и моя жизнь заключается в том, чтобы шлифовать призраков, которые бродят у меня в голове и в силуэтах которых мелькает наша реальная или потенциальная сущность.
- Это что-то из глубин подсознания, из далекого детства?
- Не из такого уж далекого. Первый зуб прорезался у меня в 14 лет, говорить я начал в 16, а первая мысль появилась в 18. Я рос не по годам.
Занавеси на окнах были спущены. Андрей не поднял их. Через час Таня сама раздвинула красные шелковые шторы; лучи света ослепили её и разлились в её распущенных волосах. Она стала искать трюмо и нашла тусклое венецианское зеркало в широкой раме черного дерева. Став на цыпочки, чтобы посмотреться в него, она сказала:
- Ничего себе – я не я, а тень от меня! Я как-будто вдалеке.
Он смотрел на её босые ноги:
- Моя босоножка!
- Ты из меня тут сделал призрака. Когда похоронят тетечку?
- Как только, так сразу. Надо договориться с похоронщиками, заплатить им, они заберут её из морга и отвезут на кладбище.
Она вернулась к кровати и юркнула к нему под одеяло:
- Не знаю, мне почему-то весело. Андрей… ты – царь сердца моего! Во как я зарядила. Я люблю тебя.

***

Эту неделю они везде были вместе – больница, морг, кладбище, похороны, офисы разных компаний, юридическая контора, упаковка вещей и подготовка к отправке контейнера. Лишь раз он уехал один рано утром в Мытищи на погрузку и вернулся к полудню. Таня с любопытством наблюдала, как Андрей разыгрывал спектакль перед Яниной Дубовицкой, бухгалтершей Рустока. Он уже много раз общался с ней по телефону, и представлял её суровой брюнеткой, худощавой, среднего роста, не старше тридцати лет. И безмерно удивился, когда его глазам предстала предпенсионного возраста могучего телосложения фемина в образе пергидрольной проводницы поезда Москва-Уренгой, умещавшаяся в одно определенное кресло (по этой причине во время встречи с гендиректором она стояла во весь свой богатырский рост). Физиономия бухгалтерши соответствовала всему прочему – красная, как помидор, с белокурыми, довольно эффектными усами, которым она предоставляла расти по их воле.
То ли из-за дефицита общения, то ли от избытка энергии Дубовицкая выклевала весь мозг по телефону (Владимир Быстров следил за тем, чтобы звонила она, а не ей наматывали межгород). Когда только начинали работать, она потребовала все правоустанавливающие документы Экссона, и впоследствии требовала их всякий раз при каждой новой сделке, а если ей не предоставляли хотя бы один документ, какое-нибудь свидетельство о регистрации, она верещала: «Что это вы мне за поганку даёте!», швыряла трубку и отменяла сделку. Между тем с Экссоном со стороны Рустока вместо него работали девять самых что ни на есть поганок, и с каждой были свои взаиморасчеты. Дубовицкая донельзя усложнила учет, и требовалось минимум полдня, чтобы свести все расчеты, вывести результирующую, и определить, в чью пользу сальдо. Она придиралась к каждой букве, к каждой запятой, и неоднократно останавливала погрузку, если вдруг обнаруживала некорректность заполнения доверенности водителя (которую видела только она одна). Доверенность исправляли, но бухгалтерша отказывалась принимать факсовую копию, требовала оригинал, и её не волновало, что фура будет находиться сутки, пока документ с синими печатями не прибудет в Москву. При этом она постоянно проёбывала в актах сверок то десять, то пятьдесят, то сто тысяч рублей.
И в этот раз она сама запуталась в хитросплетениях своих подставных фирм, и заявила, что будет изучать акт сверки в редакции Экссона, после чего выдаст свой. Это означало, что у неё недостаёт документов (запуталась и потеряла), и она намеревается в отчетности контрагента увидеть свои упущения. Так уже не раз бывало – если ей не удавалось самой стребовать, она накручивала своего директора, и тот, угрожая разрывом отношений, вытрясал акт сверок. Поначалу Владимир, наслушавшись жалоб, срывался на Андрея и Корину, петербургского бухгалтера Экссона. Но они убедительно показали, что грамотный бухгалтер всегда уверен в своих расчетах, и ему не нужно обзванивать контрагентов, чтобы отыскать недостающие документы.
- Она перемудрила и запуталась в своих девяти фирмах, Владимир Викторович, – объяснила Корина. – Она их даже не в программе ведет, а я не знаю, в записной книжке. Потому что программа хранит все документы и автоматически сводит все взаиморасчеты.
Владимир сразу смекнул, что можно лохануть Русток и строго настрого запретил выдавать им свои расчеты, прежде чем они не предоставят свой акт сверки. По предварительным данным бухгалтерша Рустока проморгала двести тысяч рублей (на такую сумму у неё недоставало документов, результирующее сальдо должно было быть в пользу Экссона, и Русток по акту сверки должен был оплатить эту разницу).
Между тем эти двести тысяч уже раскидали на пятерых, и Владимир постоянно звонил Андрею на трубку и напутствовал:
- Давай, витиеватый, не проеби дело! Покажи им, кто тут главный.
Так что основная цель Андрея состояла в том, чтобы Русток выдал первым свой вариант акта сверки, в котором, из-за недостатка документов, сальдо было в пользу Экссона примерно на двести тысяч рублей (каких именно документов недоставало – неизвестно, в противном случае отпала бы необходимость ломать комедию и можно было смело показывать свой акт).
На тот момент красномордая не могла ничем надавить – Экссон ничего не выбирал на Рустоке, машины под погрузкой не стояли. А у неё это был единственный способ давления – заблокировать текущую сделку. И Андрей тянул время, на ходу придумывая причины, по которым не может предоставить свой акт сверки, основная из которых состояла в том, что Экссон зарегистрирован в Волгограде, там находится главбух, документы все у неё, и в этом вся загвоздка. Чтобы скрыть свою некомпетентность, Дубовицкая с апломбом сыпала какими-то специальными терминами, заголовками нормативных актов. Так, например, она поставила под сомнение правомочность ведения коммерческой деятельности Экссона – как это так, организация зарегистрирована в одном месте, физически находится в другом, и привела кучу законов и подзаконных актов. Обсуждение этого вопроса отняло целый день. В другой раз она часами обсуждала акт сверки Экссона с какой-нибудь одной из своих фирм, и чтобы «уточнить детали» требовала предоставление всех фигурирующих в нем документов – то есть Корина должна была скопировать все эти документы (включая документы упомянутой фирмы N и выслать их в Москву).
А когда Андрей вынул из портфеля печать и заявил, что как гендиректор Экссона готов подписать акт сверки в редакции Рустока – прямо сейчас, без проверки (он уже выучил наизусть все цифры и знал где могут быть подвохи), то красная физиономия Дубовицкой сделалась ещё краснее, и она охарактеризовала данное предложение чуть ли не как противозаконное, противоречащее целому ряду нормативных актов, название которых тут же без запинки процитировала. Андрей не был силен во всех этих бухгалтерских премудростях, но чтобы разглядеть нехитрые ужимки Дубовицкой, бухгалтерское образование не требовалось.
Так, за неделю переговоров, стороны не пришли к одному знаменателю. Иногда беседы просто поражали своей содержательностью.
- Представьте себе, вам, как главному бухгалтеру, это нетрудно.
- Но позвольте, Андрей Александрович…
- Послушайте…
- Не знаю – одно для одного, другое для другого, а в общем я думаю, неизвестно зачем.
- Значит, не хотите мне сказать?
- Милый, я об этом знаю столько же, сколько вы… то есть гораздо больше вас, я всё-таки главбух, а вы – простой гендиректор.
- У меня почти нет времени, которое я мог бы посвятить длительным поискам интересующих вас документов.
В последний день Дубовицкая так всё обставила, что Андрею не удалось повидаться с гендиректором Рустока – на это у неё ума хватило. Накануне тот уже взмолился: «Давайте подпишем хоть какой-то вариант сверки!» И в отсутствие директора Экссона она конечно же напоет своему руководителю, что во всём виноваты недобросовестные контрагенты.
Когда Андрей доложил обстановку своим компаньонам, Артур успокоил: «Мы на них оторвемся – когда их машина будет у нас грузиться».
Таня удивилась – как это Андрей столько времени с таким серьезным лицом разыгрывал деревенщину. Казалось бы, вопрос выеденного яйца не стоит – давайте либо вы нам сверку, либо мы вам, и это можно решить по телефону. И незачем мусолить этот вопрос целую неделю.
- Ну, с моей стороны оно того стоит. Если б я жил за счет фирмы, меня бы попросили вернуться в Питер.
Таня согласилась – оно того стоит.
Андрей воспользовался пребыванием в Москве, чтобы навестить проблемных кредиторов – РИПЛ и Медкомплекс. Были проведены переговоры, в ходе которых он жаловался на проблемы, на то, что оказался заложником ситуации, доверившись недобросовестным людям. Теперь бегает за ними, выбивает долги. Он придумывал на ходу свои трудности – бюджетополучатели оприходовали медоборудование и не спешат расплачиваться; а на самом деле Совинком в своё время получил предоплату за данный товар, и деньги давно освоены. В разговоре хозяин Совинкома вербально имитировал тревожно-депрессивную гамму чувств человека, очутившегося глубоким ноябрём в каком-нибудь Северном Бутове; описывая положение своих дел, он мазал чёрным до того щедро, что хоть ложись и помирай. Личное общение с кредиторами возымело действие – они убедились, что должник не скрывается, работает в направлении разрешения конфликтной ситуации и всегда открыт для диалога. Например, такого:
- …да, есть у нас, у меня в частности, небольшая задолженность, но дело не в этом. По сему, нижайше челом бью и обесчайу не дрочить никада, давать милостыню, не есть сладкого , что ближайшим параходом, паравозом, самальйотом или гончими псами –
отправлю два вагона сиське луч счастья в ваш адресок – перечислю денег и начну закрывать задолженность.
Так Андрей с Таней проводили московские каникулы.
Оказалось, у них есть общая и одинаково тщательно скрываемая страсть – шопинг. Андрей любил пошляться по магазинам, подолгу выбирал себе одежду, но всегда всем говорил, что ненавидит это занятие, и покупает вещи на ходу и лишь тогда, когда назреет острая необходимость. Поэтому затаривался всегда во время командировок, подальше от посторонних глаз. Таня тоже следила за модой, и кажущаяся простота её стиля являлась результатом долгого мучительного выбора в примерочных многочисленных магазинов.
Таким образом, в Москве им предоставилась возможность заняться любимым делом. Очень кстати все интересующие магазины находились под боком, в пределах пешеходной прогулки, не надо далеко ездить. И если в северной столице их интересовала природа и архитектура, то в московской поездке они блуждали в основном по территории концентрированного гламура: бутики, авангардные перформансы-выставки, актуальные клубы.
Воскресенье, день отъезда, выдался хмурым, под стать Таниному настроению. Причину было несложно угадать. Андрей попытался развеселить её, но она бросала на него такие выразительные взгляды, что он умолк. Утро провели в сборах, сходили пообедать в итальянское бистро Сбарро, на половину второго было вызвано такси. До вокзала доехали молча.
По пути к перрону он попытался оправдаться.
- Ты знаешь, я не могу…
Он запнулся – она ускорила шаг. В толпе пассажиров, таксистов, носильщиков, попрошаек, разносчиков газет, среди вокзального гвалта Андрей каждой клеткой ощущал тягостную тишину между собой и Таней. Да, Таня понимала, что вечером приезжает Василий, с ним предстоит серьезный разговор, время расписано буквально по секундам, надо окончательно определиться с вещами, завтра очень сложный день, отправка контейнера… она понимала… и не хотела ничего понимать.
Андрей занёс её вещи в купе, уложил сумку и несколько пакетов с покупками. Вышли из вагона. Таня уже не могла скрывать свои эмоции. В глазах её стояли слёзы. Он обнял её.
- Не надо, пусти, – всхлипнула она.
Но всё же прижалась к нему. Растроганный её волнением, он безмолвствовал, не зная, что сказать. Так они стояли молча обнявшись – до тех пор, пока не услышали голос проводницы, предлагавшей пассажирам занять свои места, а провожающим выйти из вагона.
Тане удалось сдержаться. Она вытерла глаза платком.
- Я пошла.
Зайдя в тамбур, она обернулась, помахала рукой, и скрылась в вагоне. Расставшись с Андреем, она со всей остротой почувствовала, чем он для неё стал. Только во время разлук, к сожалению частых, она могла осмыслить это. С каждой новой встречей её жизнь менялась, она приобретала новый вкус, такой чудесный и живительный, такой сильный, что Таня ощущала его на губах. Сейчас она находилась во власти какого-то очарования, мечтая вновь увидеть Андрея; она кротко удивлялась суете пассажиров в вагоне, беспокоящихся насчет кипятка, заварки, и белья.
Но вместе с тем она была раздосадована на друга. Он мог бы поступить иначе, или как-то более определенно высказаться насчет их планов. После всего, что между ними произошло, она вправе рассчитывать на это. Кроме того, увидев, как ловко он управился с Дубовицкой, а также с руководителями фирм-кредиторов, Таня решила, что и с остальными он ведет в подобной же манере.
Андрей медленно пошел в сторону вокзала. Зайдя в кафе, заказал виски, но потом передумал и попросил грейпфрутовый сок. Музыка в вокзальной тошниловке звучала подходящая – типичная русская женская попса со строчками: «Не дари мне телефон со стразами \ Не дари мне туфельки с алмазами». Сидя за столиком, он отправил СМС: «Танюша, я чувствую себя подлецом, но ты сама видишь все обстоятельства. Завтра утром мне надо быть в Питере, и я даже не знаю, как мне оправдываться перед пацанами».
Он ждал полчаса, затем побрёл на метро. На каждой станции проверял, пришёл ли ответ. Но Таня не отвечала. Он долго продумывал текст новой СМС-ки, но ничего стоящего не приходило в голову.
Москва без Тани показалась иной. Все эти новоделы (безвкусные уродливые дома, построенные на месте снесенных исторических зданий, многие из которых являлись памятниками архитектуры) только оттеняли с трагической убедительностью ту печаль, которую он ощущал. Теперь, когда он шел по Москве, этому полигону архитектурного геноцида, этот город казался ему не более убедительным, чем божественная библейская хуйня – сборник сказок для идиотов.
Уже ночью, встретив Василия, переговорив с ним, переделав всё, что было запланировано, Андрей, оказавшись в постели, погружаясь в печальный мрак, беззвездный и холодный, как эта ночь, под аккомпанемент уличного шума, и мужского голоса, поющего из незримого радиоприемника: «Было время, когда я смеялся над любовью»; в последнюю секунду своего пребывания по эту сторону сна, он услышал звуковой сигнал – пришло сообщение. Он взял телефон и прочитал СМС. Таня отбила: «Всё в порядке, я просто была на эмоциях. Позвони завтра как управишься».

Comments are closed.

stack by DynamicWp.net