Ночь постепенно засыпала своим серым пеплом шеренги тополей, вытянувшиеся вдоль дороги. Мимо скользили мягкие линии долин и холмов, текли синие тени. Всё говорило о покое и забвении. Укрывшись пледом, Катя заснула на заднем сиденье. Василий, согласившийся отвезти их на море на своей машине, был за рулём.
Андрей проигнорировал недоуменные вопросы родителей: куда ты собрался, когда вернёшься, а не устроиться ли сначала на новую работу. У мамы к Третьяковым было предвзятое отношение. Их квартира находилась в соседнем подъезде, также на седьмом этаже, стена получалась общая. Беспокойные были соседи. Когда жили в Волгограде, громкая музыка звучала допоздна, из-за стены постоянно доносились крики, шум. То шумно веселились, то громко ссорились. Как-то раз мама ходила разбираться, мол, не даёте спать. Разговаривал с ней глава семьи, с его женой пообщаться не удалось. С маминых слов, это был неотесанный мужлан, грубиян и хам. Тем не менее, музыку они стали включать не так громко, как раньше.
Когда уезжали, Катя как-то странно посмотрела на Трезора, пришедшего проводить, а заодно поговорить о делах. Дорогой спрашивала, что это за парень, сказала, что он ей не нравится – какой-то мрачный громила, заплечных дел мастер. «Что ты, он преподает ботанику», – отшутился Андрей.
Из-за отъезда пришлось прервать начатое дело, которое уже не восстановить. Три недели он проработал у Синельникова, – наносил визиты к главным врачам больниц, их заместителям, старшим медсестрам, – к людям, которые в медицинских учреждениях принимают решения по закупкам препаратов. Ничего в этом сложного не было, Андрею даже нравилась такая работа – общение, новые знакомства каждый день. Но результат! Заказов немного, но даже если б эти люди закупали только у «Медторга», выплаченные дивиденды не устроили бы Андрея. Ему нужно гораздо больше.
Впрочем, в этот проходной двор под названием «Медторг» всегда можно вернуться. Это не фирма, а настоящая коммуна, бродячая энциклопедия карьер, судеб и околопрофессиональных отношений. Сотрудники в ней не сотрудники, а сподвижники. Синельников умел найти подход к каждому, чтоб уговорить поработать «за спасибо». Кому-то был нужен опыт, чтобы продолжить карьеру в более серьезной организации, кому-то была обещана диссертация, кому-то нравился весь этот социум. Оказалось, что Синельников преподает в медицинском институте и даже выполняет какие-то научные работы. Оттуда, из медицинского сообщества, он привлекал всех, кто был хоть как-то от него зависим. Были женщин пенсионного возраста, многие из них работали в других местах – жить-то как-то надо. Всю эту публику Синельников привораживал разъяснением некоей туманной цели, к которой надо двигаться, и под шелест цветистых фраз о том, что все надежды сбудутся, втолковывал одну-единственную мысль: искать клиентов и больше продавать. Что с оплатой? Там разберемся. Главное – двигаться, не останавливаясь.
С Гордеевым удалось лишь дважды встретиться. Он редко появлялся в офисе – оформить накладные и забрать товар, о чем-то за закрытыми дверями переговорить с директором. Андрей пытался самостоятельно прикинуть, где тут можно заработать настоящие деньги, и даже кое-что придумал. Довести до конца задуманное не удалось – Катя настояла на скорейшем отъезде.
Друзья его разочаровали. Второв сначала предложил вступить в дело. Не увольняясь из бюро СМЭ, он начал организовывать свой бизнес. Нужны были деньги, и он об этом прямо сказал: «Вноси тридцать тысяч долларов, и ты в теме». У Андрея таких денег не было, и Второв, подумав, предложил внести столько, сколько есть, и с этого получать доход. Тщательно всё взвесив, Андрей предложил большую часть денег, которыми располагал, но Второв неожиданно передумал. Сказал, что у него уже есть три компаньона, каждый из которых внес по тридцать тысяч, и что они против новых членов группы, тем более неравноправных. Все, что он может предложить – это работа на процент, то есть, такие же условия, как в «Медторге».
Трезор тоже не смог ничем порадовать. Занимаясь своими делами, он не предлагал никаких новых проектов, все больше выспрашивал про Гордеева – не пора ли его «пощупать за живое».
От Андрея не укрылось, что оба что-то тщательно скрывают, это обижало сильнее, чем то, что ему не предлагают ничего интересного.
И вот они с Катей едут на море. Василий везет их к своему родственнику, который живет в одном из пригородов Сухуми. Сроки никак не оговаривались – Катя сказала, что «будем жить, пока не надоест, разве плохо?!»
Ехали, нигде не останавливаясь. Андрей иногда подменял Василия, чтобы тот смог отдохнуть. За окном ломаными линиями тянулись горы, и небо наваливалось на них, как бы одним синим плечом. Дорога вилась серпантином, то взбираясь наверх, то спускаясь вниз, тянулась над морем, и, пройдя долиной, снова взмывала ввысь. С возвышенностей, поросших мелким лесом, открывались безбрежные дали, пересеченные линиями гор, строгих в своей законченности. Селение, через которое только что проезжали, оставалось внизу, скрываясь в зеленоватой дымке.
Долгие часы растаяли в мутных изгибах. Сухуми, охваченный мохнатыми горами, утопая в листьях пальм, тяжелых магнолий, пряных садов, сверкал в брызгах жаркого солнца.
Проехав Гульрипши и Агудзеру, Василий свернул с основной магистрали. Дорога шла в гору. Проехали санаторий, корпуса которого раскинулись на живописных холмах. За ним виднелись постройки, дальше шел лес, горизонт замыкали вершины гор.
Василий остановился у невысокой ограды, за которой находился одноэтажный дом с обширной летней верандой. Три помещения – кухня и две комнаты – выходили на эту веранду, все двери были настежь открыты. Сразу за домом начинался крутой склон, поросший мандариновыми деревьями. Влажный воздух, согретый щедрым солнцем и дышавший теплой негой, был насыщен тяжелым ароматом – где-то сушились табачные листья.
Василий открыл калитку и по-хозяйски прошел вовнутрь. Никого не увидев, громко крикнул:
- Иорам!
Никто не откликнулся, тогда он прошел через кухню в сад.
Выйдя из машины, Андрей осмотрелся. Домовладение находилось на отшибе, рядом с ним находилось точно такое же, примыкающее к обрыву – дом и террасами спускавшийся по склону участок. С другой стороны – хозяйственная постройка – ангар с большими воротами, и довоенной постройки двухэтажный дом. Чуть поодаль ограда, за которой, в окружении деревьев и кустарников, виднелись корпуса санатория.
- Больше суток, – сказал Андрей, разминая затекшие ноги, – уже больше суток я не спал, не ел, не занимался любовью, – словом, не жил.
- Больше суток, – ответила в тон ему Катя, – уже больше суток я не слышу от тебя слов любви. Ты не говоришь, что сильно меня любишь, жить без меня не можешь. Тебе что, все равно, что я у тебя есть?!
Тут их окликнул Василий. Они прошли на веранду, и он познакомил их с хозяевами. Иорам, который в свои пятьдесят пять был худосочен, юн и свеж, и Нина Алексеевна, его жена, полная и беленькая женщина, совсем как мама рядом с ним, – эти милые люди были искренне рады гостям.
Потом хозяева куда-то вышли, и Василий к ним присоединился, а гостям было предложено посидеть на веранде. В ожидании дальнейших событий Катя принялась дразнить Андрея упоминанием различных блюд. Сначала она осведомилась, под каким соусом он любит мясо, потом спросила, помнит ли он, какая была начинка у пирога, которым угощала бабушка, затем спросила, понравилось ли ему крабовое мясо и икра… На голодного Андрея обрушивались воображаемые куски жирной снеди. Наконец, он не выдержал, и пригрозил, что проглотит в сыром виде деревянный табурет по-абхазски, если не кончится пытка воспоминанием о еде, давно проглоченной.
Вскоре пришла Нина Алексеевна, а вместе с ней на столе появились легкие закуски – сыр, лаваш, зелень, бастурма, овощи. Катя попросила её не беспокоиться так сильно, потому что они с дороги совсем не проголодались, и Андрей под столом показал ей кулак.
После легкого обеда Иорам выдал ключ и, махнув рукой в сторону старенькой двухэтажки, лаконично сказал:
- Второй этаж, номер шесть.
Василий остался, а они, подхватив вещи, направились обживать свое временное пристанище.
Этот одетый зеленью домик хоть и являл вид разрушения, но дышал своеобразной прелестью. Потемневший кирпич, когда-то бывший красным, крошился в ожидании то ли капитальной перестройки, то ли сноса. Однако, в этом запустении, о котором говорили и стены, обвитые плющом, облупившиеся рамы и потемневшие стекла, и даже склоненный платан, облупившаяся кора которого шелухой покрывала густую траву, во всем этом чувствовался неизъяснимый шарм, который, за очень большие деньги пытаются воссоздать при постройке таверн «под старину». В доме было десять небольших квартирок, в них жили работники санатория.
- Мне тут нравится, – сказал Андрей, оказавшись в шестом номере. – Келья с белеными стенами.
Это была небольшая квартирка, точнее, комната с двумя узкими окнами, обстановка которой состояла из железной кровати, старого, довоенной поры, комода, заставленного смешными аляповатыми скульптурками того же периода, стола, двух венских стульев, и покосившегося шкафа. У входа висело старое мутное зеркало, изображение в котором расплывалось и терялось, казалось, что смотришься в колодец. Еще была тумбочка с облупившейся полиролью, а на ней стоял старенький черно-белый телевизор.
- Я думала будет хуже. Я ожидала увидеть поселок и глинобитный забор, а здесь горы и лес. До моря далековато, зато дорога красивая.
Она присела на краешек кровати. То была громадная железная конструкция довоенной сборки размером со средний авианосец. Металла в ней было столько, что можно было бы огородить если не городское, то, по крайней мере, районное кладбище. На такие мысли Андрея натолкнули завитки и завитушки на спинках кровати, напоминавшие украшения могильных оградок.
Подперев ладонью подбородок, Катя спросила:
- Ну, что? Жизнь налаживается!?
Андрей опустился перед ней на колени, обнял её ноги. Прежде чем он успел заговорить, она по его взгляду поняла, что он её любит и желает её.
- Ты всегда будешь со мной, – сказал он.
Она склонилась над ним, окутывая его теплотой своего тела, своей любящей души, и слегка взъерошила его волосы.
- Всегда быть вместе не могут люди.
Он ласкал её руки, точеные пальцы, слегка полные нежные ладони, пересеченные изящными, как арабески, линиями и переходящие у основания пальцев в округлые холмики. Очарованный, он не сводил с них глаз, пока она не прижала свои ладони к его щекам.
- Катенька… По твоей ладони я прочитал твою судьбу. Вернее, нашу судьбу. Мы всегда будем вместе.
- Ты так хочешь этого?
- Моё желание уже ничего не значит, – ответил он. – Тут так написано.
Её руки дрожали. Она слегка пошевелила ладонями, он поднял голову и увидел её влекущий, страстный взгляд.
- Андрюша… – едва слышно прошептали её губы.
|
